КУРСОВАЯ РАБОТА

по дисциплине «Журналистика»

по теме: «Публицистика А.В. Амфитеатрова»

Введение

1. Публицистика Амфитеатрова в период до его первой эмиграции

2. Публицистика Амфитеатрова в сибирской ссылке

3. Публицистические статьи Амфитеатрова после возвращения из эмиграции и в период после прихода к власти большевиков

Заключение

Литература

ВВЕДЕНИЕ

Александр Валентинович Амфитеатров родился 14 (26) декабря 1862 года в Калуге. Начал печататься с 1882 года в юмористических журналах «Будильник» и «Осколки», где познакомился с А.Чеховым.

До революции Амфитеатров не раз подвергался преследованиям за свое критическое отношение к самодержавию. С 1904 по 1916 год Амфитеатров, исключая его поездку на театр русско-японской войны, жил в эмиграции, так как в России ему была запрещена литературная деятельность. Издавал в Париже журнал «Красное знамя» (1906-1907 гг.), в Италии близко сошелся с М. Горьким.

По возвращении в Петроград вновь преследовался за цикл «Этюды», содержавший нападки на министра внутренних дел последнего царского правительства, был сослан в Иркутск и вернулся в столицу после февральских событий 1917 года. К тому времени многочисленные романы, пьесы, очерки, памфлеты принесли Амфитеатрову широкую известность, его называли «русским Золя».

Четыре послеоктябрьских года Амфитеатров прожил в Петрограде, откуда 23 августа 1921 года бежал с семьей в Финляндию, затем жил в Италии. Умер Амфитеатров в 1938 году.

Данная работа посвящена такой важной стороне литературной деятельности Амфитеатрова, как публицистика.

1. ПУБЛИЦИСТИКА АМФИТЕАТРОВА В ПЕРИОД ДО ЕГО ПЕРВОЙ ЭМИГРАЦИИ

С 1880 года Амфитеатров под разными псевдонимами, их у него 62, пишет в «Будильник» (где познакомился с Чеховым, Дорошевичем и другими писателями), «Новое обозрение», «Русские Ведомости», «Новое время» фельетоны и очерки, юмористические рассказы и памфлеты, стихи и рецензии.

В 1899 году вместе с Дорошевичем Амфитеатров начинает издавать газету «Россия» - первую российскую популярную газету.

Газета «Россия», существовавшая всего три года, вошла в историю русской журналистики как первая массовая газета европейского типа. Она адресовалась широким массам населения без социальных, сословных, образовательных и материальных различий.

«Россия» вышла в апреле 1899 г. Инициаторами ее создания стала группа сотрудников «Нового времени» во главе с А.В. Амфитеатровым, порвавшая отношения с А.С. Сувориным. Они хотели создать орган периодики, который смог бы противостоять влиянию «Нового времени». Газета «Россия» появилась как издание альтернативное суворинской газете.

«Россия» имела хорошую материальную базу. Московские купцы во главе с С. Мамонтовым собрали по подписке капитал в 180 тыс. рублей. Ведение дел в газете было поручено зятю С. Мамонтова - финансисту М.О. Альберту, который истратил на газету еще 120 тыс. собственных средств. Во все уголки страны были отправлены уполномоченные для сбора подписки.

«Россия» быстро завоевала симпатии читателей. Это заставило Главное управление по делам печати внимательно присмотреться к газете. В докладе министра внутренних дел Сипягина царю содержится интересная, сделанная на основе наблюдений внимательного и умного цензора характеристика газеты: «Газета представляет собой новый для России тип повременного издания, который весь свой успех основывает на бойких и сенсационных фельетонах, авторами коих были наиболее популярные в этом роде газетные сотрудники Амфитеатров и Дорошевич. Публика обыкновенно с нетерпением ждала этих фельетонов, и №№ «России», в которых они появлялись, раскупались нарасхват. Таким образом, не устойчивые читатели, а улица составляла цель издания и последняя поддерживала и обусловливала характер газеты».

В этом отзыве речь идет не о «вредном» направлении газеты, что всегда было характерно для цензорских характеристик, здесь отмечено главное своеобразие «России» - ее тип, новый для русской журналистики. По мнению авторов доклада, этот тип отличался от остальных двумя основными чертами: своеобразием аудитории («улица») и особой манерой подачи материала (бойкие, сенсационные фельетоны в основе всех публикаций). Расчет на «улицу», на купившего газету прохожего, а не на постоянного подписчика предполагал широкую розничную продажу, которая входит в обиход именно с появлением массовых газет на рубеже XIX и XX вв.

«Россия» имела большой успех перед первой русской революцией, когда повысился интерес к общественным проблемам, публика с восторгом принимала любое критическое выступление печати, тем более облаченное в блестящую литературную форму.

Амфитеатров действительно является одним из ведущих сотрудников этой газеты. Но его сатира, узнаваемая, незавуалированная портретность, легко угадываемый персонаж сыграли роковую роль... Он опубликовал фельетон «Господа Обмановы». В нем были представлены цари - и дед, и отец, и сам Ника-милуша, у которого от чтения урывками «Гражданина» вкупе с потаенными «Русскими Ведомостями» «в голове образовалась совершенно фантастическая сумятица», разница между дворянским охранительством и доктринерским либерализмом спуталась, он, бывало, произносил: «А здорово пишет в защиту всеобщего обучения граждан князь Мещерский»...

Все это было узнано и публикой, и цензурой, и при дворе. Фельетон принес Амфитеатрову необыкновенную популярность, его заметили Толстой и Горький, однако «Россию» закрыли, а Амфитеатрова сослали в Минусинск.

Одним из ярких образцов публицистики Амфитеатрова того времени является сборник «Бабы и дамы». Как репортера его привлекла идея о межсословных браках. Он направил во все концы России анкеты, собрал и написал рассказы о супружеских парах, в которых дворянские родословные разбавлялись мещанскими, купеческими. В рассказах Амфитеатрова о женщинах много было описаний убогой жизни, проституции, ревности. Он писал очерки и фельетоны в газетах, потом рассказы и эссе; впоследствии они вырастали в романы. Ему принадлежат слова: «Двадцатый век - век женского возрождения, я думаю, не только в России, но и во всем цивилизованном мире».

В наследии Амфитеатрова много очерков, статей о людях творческих профессий. О Чехове и Салтыкове-Щедрине Александр Амфитеатров говорил так: «Я должен признаться: если бы мне дано было свершить чудо и вернуть к жизни несколько мертвецов, я, без раздумья, выкрикнул бы первыми: - Салтыков и Чехов!»

Писал Амфитеатров о Л.Н. Толстом. Отдавая должное таланту великого русского писателя, он, тем не менее, отмечал после совместного с ним посещения Ржаного дома в Москве - убежища нищих, жуликов, проституток: «Лев Николаевич был в лице белее бумаги... Я не видел его таким никогда прежде, ни после»...

Он так и не смог высказать на бумаге того, что увидел... И это - Лев Николаевич Толстой, знаток человеческих страданий, величайший ум, способный открыть то, над чем веками бьются люди. «Вот «Война и мир» воскрешает аристократическое прошлое его родины. Вот «Анна Каренина», роман одновременно психологический и народный». Вот крестьяне - уж он-то знал их очень хорошо!» «Большой знаток народа в крестьянстве, здесь он, по-видимому, впервые очутился перед новым для него классом городского пролетариата низшей категории, который не только ужаснул его, но на первых порах, видимо, показался ему просто противен».

Он написал о Лескове и Гоголе, Короленко и Андрееве, Саше Черном и Игоре Северянине, Сухово-Кобылине и Мамине-Сибиряке, Шолом-Алейхеме и Бальмонте, да и многих других писателях. И, конечно, о Горьком.

Амфитеатров очень любил театр, много писал о нем. «Смолоду я горячо любил театр, относился к нему пылко и искренне - любя и ненавидя, но никогда равнодушно».

Он вспоминает, как 25-летним приехал в Тифлис. «Самонадеянности и самовлюбленности - сколько угодно, хоть отбавляй, и, вправду сказать, очень не лишнее было бы убавить. Бодрости и веселья - непочатый угол. Голосище у меня был огромный и красивого тембра... Натура вывозила, да наследственная, от предков лекторов и проповедников, способность к декламации, ясная, русская дикция. Теперь, на пороге старости, мне, - толстому, грузному, тяжеловесному, полуседому, - обидно даже смотреть на портреты того времени, словно другой человек.

Прекрасивый был мальчик, не в похвалу себе будь сказано. Но и пресмешной, потому что был длинен и тонок как громоотвод, имел ужасно много рук и ног, которые не знал, куда девать, и был уже тогда близорук, как филин». И вот, на первом же спектакле - это была «Кармен» - он провалился: «Погубив сцену, ухожу с погибшей сцены, тая в душе отчаяние и муку». К нему в уборную заходит Александр Николаевич Реджио. «Зашел вам руку пожать. Как поживаете?» «Что уж там!» - «Душа моя! Что у вас какая-то нота не вышла, и вы что-то на сцене напутали? Вы вот в отчаяние пришли, что вам немножко публика пошикала... Жизнь все исцеляет». Потом подошла актриса М.М. Лубковская и принялась Амфитеатрова утешать, сказав, что в прошлом сезоне она сама ошиблась, и публика ее «так освистала»! Но Амфитеатров знал, что Лубковская говорит неправду, просто она желает ему добра. Он вышел на сцену и спел «уже прилично».

Настоящая фамилия Реджио была Беклемишев. Спустя годы, в восемьдесят пять лет, он приехал осенью 1906 года в Париж в редакцию «Красного Знамени» к Амфитеатрову. «Нет, душа моя, уже не до свидания, а прощайте, давайте расцелуемся. Больше мы никогда не увидимся. Вам нельзя в Россию, а мне в Европе в другой раз уже не быть, помру. Прощайте...»

Амфитеатров писал о театре много, начиная со времен Нерона и до современников. «Появление сценических талантов редко, одиночно, оно - эпохами. Оно - вроде как нефтяные фонтаны в Баку, Все нет да нет ничего, и вдруг - хлынуло, забило, каждый день по миллиону ведер. Выпросталось подземное озеро - и опять сухо. И - Бог знает, на сколько лет вперед».

Он писал о Южине-Сумбатове и Рощине-Инсарове, Комиссаржевской и Ермоловой... «Каждый большой артист, которого я видел в жизни своей, остался в моей памяти, прежде всего, вроде яркой цветной фотографии, неизгладимым моментальным снимком, который вспыхивает, как только называется имя. Вот уже тридцать с лишним лет прошло, как Ермолова играла Лауренцию в «Овечьем источнике,), а первая мысль об Ермоловой всегда освещает мою память именно этим образом».

Потом он видел Ермолову десятки раз, был с ней знаком. «Простота и наивность Ермоловой были так несравненны. При мне, и уже знаменитая, резко оборвала одного из своих друзей, когда тот начал было уничтожать талант восходящей драматической звезды. Никогда не слышал я от Ермоловой фальшивой похвалы кому-то незаслуженного и неискреннего порицания».

Вот о Малом театре и о Южине: «Лишь на фоне такого ансамбля могла зародиться общая мысль о замене театра артистической личности театром режиссерского ансамбля, осуществленная впоследствии В.И. Немировичем-Данченко и К.С. Станиславским. Повторяю: последние могли воздвигнуть свое здание лишь на южинской формации актера образованного, сознательного слова, повелительной логической мысли».

Амфитеатров рассуждает, когда и где появляется театр: когда существует рабство или толпа свободных граждан ищет себе чего-нибудь популярного, мистического. «Театру часто ставят в упрек, что свою огромную силу почти повелительного внушения толпе мыслей и настроений он употребляет во зло, являясь проводником взглядов против обобщительных, сочувствий, идущих вразрез с преданиями семейного и даже гражданского начала. Театр обычно процветает в те исторические полосы народов, когда последние переживают упадок своего общественного, политического и религиозного строя. Жизнь призрачная начинает пополнять проблемы жизни действительной»...

Амфитеатров хорошо относился к газетчикам - он ценил Дорошевича, Гиляровского, Немировича-Данченко, Тэффи и многих других, но относился с предубеждением, настороженно к иным рвачам и халтурщикам. «Посвящается коллегам газетной страды» сказка о легкомысленной блохе и ее огорчениях. Она беспринципная, образованная, нетрадиционная. И так больно кусается, так цепко впивается!

С 1901 года Амфитеатров сотрудничает с газетой «Русское слово».

Газета «Русское слово» начала выходить с 1 января 1895 года как ежедневная политическая, общественно-экономическая и литературная газета без предварительной цензуры. Задачами газеты являлись возможно верное отражение русских идеалов и заветов, русских дел и стремлений, множественное и нелицеприятное служение самодержавию и правительству. Так было записано в ее программе. Этой программе газета «Русское слово» неукоснительно следовала все время своего существования.

Приказ о приеме Амфитеатрова на работу в «Русское слово» Сытин подписал 15 ноября 1901 года, и первый фельетон Амфитеатрова «Пестрые главы» появился в номере 315. Вот как характеризовал его публицистику в этой газете Н.Я. Абрамович.

«Несмотря на внешние отличия, есть чрезвычайно много роднящего его с Дорошевичем. Читатель не боится компактных столбцов статьи Амфитеатрова, пестрящих в ней имен, научных терминов. Он знает, что все это - соус, в котором аппетитно подано острое злободневное блюдо, вкусное именно для любителей ежедневности. Несмотря на внешнюю поверхностную эрудицию, показную, являющуюся списком, каталогом, а не внутренним индивидуальным усвоением. Амфитеатров - подлинный гурман, изыскатель литературных и жизненных пряностей. И читатель знает, что его чтение - это ловля таких пряностей, дабы преподнести их потом читателю в виде газетного фельетона или романа, пестрящего именами популярных деятелей современности, или даже исторического исследования, в котором на первом месте исторический анекдот и крупная соль экстравагантности и случайностей, любезных сердцу этого искателя анекдота.. Он необычайно производителен и многословен, но редко скучен. Естественно, что он «любимец публики», ибо он тоже - забавник, тоже «смехун», которых любит публика, как Дорошевича»...

Но Амфитеатров не только забавник! Разве не своевременно звучит серия статей «Армянский вопрос»: «Самым страшным эпизодом бойни было ночное опустошение рабочего армянского квартала»... Злободневна и серия фельетонов «В моих скитаниях. Балканские впечатления». Амфитеатров встретился с королем Александром и напечатал его кредо: «А с тех пор, как Сербия и Россия идут в политических вопросах рука в руку, надо, чтобы Россия имела совершенно ясное и откровенно высказанное представление о том, что делает и думает Сербия»... «Италия и Франция! Трудно себе представить две величины, более не схожие по характеру, темпераменту, публичным проявлениям, нежели эти две такие, казалось бы, кровные, близкие и соседние страны. Разве - Польша и Россия». К этим выводам можно и нужно прислушиваться и в наше время.

Раздумывая о причинах революции в 1905 году, он пишет: «О себе могу сказать, что никогда не переживал я настроений более печальных и безнадежных. Пять лет назад я веровал в будущую конституцию и грядущие Думы, три года назад перестал верить в Думы, но веровал в бомбы. Сейчас не верю ни в Думы, ни в бомбы - верю только во время и в культурный рост народа, который возьмет свое, но вряд ли мы можем увидеть это. В настоящее время уповать не на что. Народ неподвижим, труслив и до изумления лишен чувства собственного достоинства. Интеллигенция бесконечно болтлива, теоретична, малочисленна, лишена опоры в народе, бессильна сама по себе и до безобразия разделена партийно и фракционно. Революция нища, лишена единства и общего плана, полна героизма личности, но сама не знает, как и куда едет и ведет».

У Амфитеатрова крепнет мысль о необходимости покинуть Россию. Он писал другу: «Дела мои в прежней позиции, все больше и больше убеждаюсь, что мне нечего делать в России... Поэтому больше чем когда-либо хочется уехать за границу, щоб очi нэ бачилы, - на нейтральную работу». Зимой 1905 г. он уехал за границу на одиннадцать лет.

2. ПУБЛИЦИСТИКА АМФИТЕАТРОВА В СИБИРСКОЙ ССЫЛКЕ

В Минусинской ссылке, уже в феврале 1902 года Александр Амфитеатров получил письмо от Горького: «Работайте, пока что главное - чтобы человек был занят. Соберите в кучу ваш талант и опыт и хорошим усилием воли пустите себя в дело. Единственное утешение для нашего брата - работать!» Потом пришло письмо от Чехова. Амфитеатров расценил эти письма как проявление гражданского мужества. «Только, казалось бы, совсем не близкий мне Чехов и, тогда даже не знавший меня, Максим Горький не побоялись прислать опальному литератору товарищеский ободряющий привет».

И он работает. Пишет в «Русское слово», издает свои «Сибирские этюды». Этюды называли удачными превосходными, приравнивая их к «Сибирским очеркам» Мамина-Сибиряка. Амфитеатров пишет от автора: «Спокойно и без предубеждений записывал я, что видел в степном краю Восточной Сибири и слышал от людей ее. В настоящей книге читатель встретит только то, в правдивости чего я сам не имею никаких оснований сомневаться».

Книга разнообразна по стилю - там есть беллетристические рассказы, вроде «Яшки», когда пойманный вор попадает в руки озверевших мужиков: он с пистолетом, они боятся и догадались его водой облить в закутке в двадцатиградусный мороз... Но есть и другое - раздумья о Сибири, мучительные и трезвые размышления.

Сибирь имела и восторженных «хвалителей», и суровых «хулителей»: И те, и другие писали о Сибири правду. «Суровая природа и бурная история переработали русских колонизаторов Сибири в расу, закаленную холодной практической рассудочностью на случаи решительно всех неожиданностей жизни. Всякой внезапности сибиряк удивительно скоро, легко и здравомысленно находит надлежащее место в общем укладе своей мысли, в общем строе своего бытия». «Сибирский мужик необыкновенно сметлив. Один, на пример, мембрану граммофонную потерял и ничего догадался приспособить к аппарату целлюлозную пластину из папиросной коробки. Играет? Хрипит, но играет...»

Одни провозглашали Сибирь русским «Мехико и Перу». Другие упрямо уверяли, что «Сибирь самим дороже стоит», а ведь только и именно для России - сибирская тайга и рыба, соболь и бобер, золото и железо, пшеница, рожь и другие богатства Сибири.

Страшно пьет Сибирь, именно страшно - «надо подчеркнуть это слово» И приисковые, и крестьяне, и чиновники, и рабочие. Вот только один случай. В Ачинске автору показали богатого мужика-коневода, в окружении его дразнят «двадцатитысячником». «Причина та, что он трижды наживал капитал, но, когда доходил до двадцати тысяч, то дурел от восторга, запивал и прекращал разгул лишь когда оставался среди пустого двора и в «гуньке кабацкой». Амфитеатрову рассказали, что, когда тот в запое, его любимое занятие - коней резать: загонит во двор свой табун, ворота запрет, и пошла бойня! «Страшно глядеть, двор кровью залит, трупье горой лежит, а он, пьяный, с работниками своими, сидя на падали, водку пьют и поют: «Кая житейская сладость»»...

Сибирский крестьянин, почти безграмотный, поражает наблюдателя своей смекалкой, умом, своей природной интеллигентностью. Естественным умом, свободой мысли и обращения он, никогда не знавший крепостного права, положительно «давит» даже грамотного переселенца. «У сибиряка ум способный и здравомысленный, обольщаться минутою не способный: он смотрит далеко вперед». Скажем, у него шестьдесят десятин земли, он часть пашет под хлеб, а большая часть - отдыхает, под черный пар, двадцать лет отдыхает. «Чуть широко запахался, - не спохватишься, как уморил землю, - и сиди на голодной степи». Потому-то сибиряки и против переселенцев: те, захватив землю, не дают ей «остыть, отдохнуть», а значит, впроголодь будут держать детей и внуков.

За триста лет существования сибирячество не создало ни местной былины, ни песни, ни сказки - все «привозное». Зато оно - хранитель этого национального старого ритуала, слова и обряда.

Сохраняется ритуал свадьбы, семьи - крестьянской ли, купеческой ли. Сказывается, правда, влияние политической ссылки, «поставляющей» в Сибирь людей книжных, образованных. «Русский» в этом краю значит «уголовный ссыльный посельщик», «преступник» - ссыльный политический. Все поют «давней давности» песни поселенцев, сохраняют свою национальную обрядовую одежду, из поколения в поколение передают народные хороводные танцы.

В начале века, когда писал Амфитеатров, власти и общественность начинают пропагандировать превращение восточной и южной Сибири из края земледельческого в край промышленный.

Это было требование времени... Но «посмотрите, как крушит сибирскую тайгу железная дорога! Абаканский заводик еще не принес пользы даже на ломаный грош, а таежных Палестин опустошил - в двести лет им не воскреснуть». (Это можно принять за правило: если вы в Сибири поставите фабрику или завод в дремучей тайге, то десять лет спустя фабрика ваша окажется среди безлюдной степи). Местные говорят: «В Сибири по бритому нерастет!»

«Неизученность Сибири в отношении того, что ей будет в прок, что во вред или втуне, вечная неуверенность предпринимателей, - ступают ли они на лестницу преуспевания или же в трясину - главная причина той промышленной косности, в которой справедливо упрекают сибиряков.

««Всевластное бессилие» иначе я не могу характеризовать бюрократический порядок современной Сибири, в которой чиновник может сделать произволом много вреда обывателю, но, даже при добрых намерениях почти не способен приносить пользу!

Из всех естественных округов самопродовольствия, саморазвития нравственной и общественной жизни должны были образоваться центры, в которых жизнь обращается внутрь себя и люди могут чувствовать себя, как дома...»

«Сибирские этюды» занимают достойное место в публицистике Амфитеатрова.

3. ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ АМФИТЕАТРОВА ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ ИЗ ЭМИГРАЦИИ И В ПЕРИОД ПОСЛЕ ПРИХОДА К ВЛАСТИ БОЛЬШЕВИКОВ

В 1916 году Амфитеатров вернулся в Россию. Заграничье «принято называть прекрасным. Но как оно опротивело! Какое в нем медленное и нестерпимое удушье! С каким наслаждением отдал бы я его за крик перепелки во ржи, за скрип новгородской телеги. На западной стороне - село вспрыснуто духами и превращено в кольдкрем. Но на русской - село наголо, тухлое, прогорклое».

Он ушел в журналистику. За публикацию фельетонов, содержащих критику министра внутренних дел Протопопова, - уж очень он верен себе! - Амфитеатрова вновь ссылают в Иркутск. Февральская революция освободила его. Встречен он был овацией...

После Октябрьской революции Амфитеатров три года не выступал. «Да, цензуры бесчисленно много... Это одна из главных причин, почему я совершенно расстался с публицистикой. Я дал себе честное слово, что ни одной моей строки не появится в стране, уничтожившей у себя свободу печати».

Амфитеатров принимал участие в заговоре против Советской власти, трижды был арестован, но выпущен, потерял счет обыскам... Позже он напишет:

«Знаете ли вы, что коммунизм отрицает тюрьмы, и заветная мечта нашей партии уничтожить все тюрьмы?

Знаю, - отвечал я, - но сейчас мы с вами объясняемся в тюрьме, и притом в такой, которую старое правительство строило на пятьсот человек, а в ней вы держите три тысячи людей.

Это правда, - великодушно согласился следователь, - но что делать? Революция в опасности!...»

Горький пригласил его на встречу с Уэллсом. Уэллс остановился в доме Горького. Амфитеатров пришел. Там Уэллсу расхваливали деяния Советской власти, дошла очередь и до Амфитеатрова. Тот слабо владел английским языком и начал говорить по-русски:

Какое уж там литература, искусство, наука, когда за полтора года вымерло от голода, холода и непосильного труда 150 человек-литераторов, поэтов и ученых? Когда я собственными глазами видел на рынке, как старая, почтенная, заслуженная писательница стащила с прилавка кусок сала, - и она видела, что я вижу, и все-таки украла, потому что дома ждали ее полуживые от голода внуки...

Горький «сидел с сердитым лицом и белый, как скатерть». Амфитеатров заметил, что Уэллсу перестали переводить его речь. Пообещал, что завтра на английском вручит ее Уэллсу. Горький говорил, заключая: «Из речей некоторых ораторов выяснилось, что они недовольны революцией. Между тем эти ораторы сами недавно делали революцию... Так не делали бы!» И вышел, не прощаясь.

Спустя три года Амфитеатров не вытерпел, не выдержал и взялся за перо. Дело в том, что Горький опубликовал статьи о Ленине, - сравнивал вождя революции с Петром I. Ленину были даны характеристики: «терпеливый», «честнейший», «добрейший», «святой»... Амфитеатров написал обширную статью «Ленин и Горький» И распространил ее в Питере.

Ленин, в описании Горького, неожиданно «оказывался таким круглым дураком, таким самодовольным невеждою, таким бессердечным лицемером и негодяем». Это все было в статье Александра Валентиновича.

Теперь уже ждать четвертого ареста Амфитеатров не стал. 23 августа 1921 года на лодке вместе с семьей он переправился через Финский залив.

В 30-е годы Амфитеатров пишет: «Надрыв мрачно обозначился в революцию 1917 года, когда народ, почти без сопротивления, равнодушно выдал свою Церковь с ее духовенством атеистам-большевикам на проклятье». За границей Амфитеатров опубликовал «Горестные заметки». Он приводит интересную статистику. В Петрограде было в 1917 году два с половиной миллиона жителей, а в 1921 году - 700 000, включая гарнизон (на самом деле 500-600 тысяч). «Но Петроград никто не завоевывал, и жителей никто не уводил. И, тем не менее, в три года неведомо куда расточились три четверти населения! Даже классический пример древнего Рима бледнеет».

Он пишет, что воспитать в людях «газетную ложь им (большевикам) и легко, и безопасно. Ведь при отсутствии свободной печати их ложь никогда не встретит гласного авторитетного протеста, способного опереть свои опровержения на фактические улики... Особенно легко и нагло приноровились они делать «обзоры печати», выхватывая и комбинируя строки ее такими шулерскими подтасовками, что зачастую они получают смысл, совершенно обратный тому, какой имели в оригинальной статье».

Он возмущен арестом и расстрелом Гумилева, тот был крепкий монархист и, видимо, на допросе в этом признался. Вспоминает Александра Блока, который после «Двенадцати» раскаивался, уничтожил все свои рукописи и «завещал не принимать никакой услуги от Смольного», И воля его была исполнена. Но «посмотрите, как хвалят Луначарского - пьесу «Фауст и город».

Если бы эта вещица была представлена на просмотр года четыре назад, пусть даже в марксистский журнал, она «была бы встречена гомерическим хохотом, как претенциозное бумагомаранье гимназиста», но сейчас «не только ставится с огромными затратами на сцене государственных театров, но и воспевается хором льстецов как великое произведение. А пресловутый Степанов-Нахамкес объявил в московских «Известиях» громогласно на всю «красную Россию», что отныне счастливая Совдепия обладает собственным Гете»... Он размышляет, страдает, почему так произошло... Не только потому, что Луначарский - нарком, но и потому, что «халтура» - одновременно и демон-покровитель, и демон-губитель советского государства. «Покровитель потому, что вся система внутренней политики Советского правительства свелась к старому цезаристическому девизу - «хлеба и зрелищ» плюс тюрьма и расстрел для всех дерзающих почитать эти блага недостаточными» Он пишет, что «балет - это любимое искусство большевиков, как ни странно, «всецело построенный на демократическом принципе «хлеба и зрелищ», - занимает немалое место и имеет весьма ответственное значение. Денег на него не жалеют. Я смотрел и только диву давался, что подобные роскошные постановки в городе, где на 600-700 тысяч остающихся жителей, пятьсот тысяч в этот день, наверное, ничего не ели, кроме двух-трех мороженых картофелин в пустом советском супе».

В 20-е-30-е годы Амфитеатров активно сотрудничает с журналом «Русская правда» - органом Братства Русской Правды (БРП), единственной в своем роде антибольшевистской террористической организации. Вначале, правда, его смутило обилие юдофобских лозунгов в этом журнале. Соколов-Кречетов - главный редактор журнала, на это возразил ему следующее.

«Для нас Россия - выше всего и в нашей работе мы идем по линии наименьшего сопротивления, как то должен подсказать всякому политику простой холодный разум, - разъяснял Соколов. - Отбрасывая в сторону всякие глупые крайне-правые выдумки о «тайном кагале еврейских мудрецов» и о «всемирном жидомасонстве», которые якобы, как на шахматной доске, разыграли Русскую революцию, где мы все были неповинны, как барашки (выдумки, объясняемые всего более простою невежественностью и недостатком образования), мы, однако же, видим себя стоящими пред лицом того несомненного факта, что Русская революция если и не была разыграна Еврейством, то была стремительно подхвачена и захвачена Еврейством в такой мере, что очень скоро весь красный аппарат и правления государством, и правления партией оказался в еврейских руках и, чем выше, тем гуще. Эта насыщенность красных правящих слоев евреями такова, что народ с полной основательностью считает Красную власть еврейской, и наличность среди нее известного, убывающего ближе к командным высотам нееврейского процента не делает ее Нееврейской, как не делала некогда татарского ига нетатарским наличность в ханской ставке множества всяких инородных женщин и всевозможного происхождения ренегатов...»

Соколов доказывал, что, учитывая широко распространенные в народе антисемитские настроения, приходится забыть староинтеллигентские «табу» и «идти за общим голосом России». «Без антисемитской пропаганды невозможно сформировать национальное сознание. Вот и приходится нам держаться на последней мыслимой позиции, что мы призываем только против ЕВРЕЙСКОЙ власти, а не против еврейского НАСЕЛЕНИЯ вообще. Дальше ни ради каких интеллигентских «белых перчаток» податься некуда. Мы только силимся, твердя о ХРИСТИАНСКОМ характере будущей Русской национальной революции, призывать не трогать мирных еврейских обывателей, мелкоту, женщин и детей…» «Вы нам нужны, - писал Соколов, - ибо Вы самый подходящий человек для выступления в нашу защиту. Думаю, что и Ваша совесть подскажет Вам то же. «Не людям служим, Богу и Родине служим». Таково наше правило. Верим, что таково будет и Ваше»».

Обращение к Амфитеатрову именно в данный момент Соколов объяснял тем, что после нескольких лет относительно «мирной» работы БРП, учитывая народные настроения, перешло к активным действиям.

«Народ больше нечего убеждать, что ему плохо, и рассказывать, что такое большевизм. Его надо призывать к действию и подавать сигнал «общей раскачки». В этом году мы этот сигнал подали и нашими силами открыли целую серию выступлений, повстанческих и террористических, по всей России».

Амфитеатров, несомненно, был ценным приобретением БРП. Он страстно пропагандировал деятельность Братства в эмигрантской печати и неустанно призывал к материальному содействию этой единственной, с его точки зрения, боевой организации русского зарубежья. В особенности импонировал Амфитеатрову пропагандировавшийся и БРП антибольшевистский терроризм. В цикле газетных статей, собранных впоследствии в книжке ««Стена Плача» и «Стена Нерушимая»», Амфитеатров обрушился на эмиграцию за ее пассивность, скупость и равнодушие к судьбе родины и православия.

«Отчего мы такая дрянь?» - задавался вопросом автор «Господ Обмановых», сравнивая реакцию евреев на оскорбление арабами иудейской святыни Стены Плача в Иерусалиме (арабы проделали в ней отверстие для удобства прохода паломников в мусульманскую святыню - мечеть Омара) и русских на разрушение часовни Иверской Божьей Матери на Красной площади, поскольку она якобы мешала уличному движению. Вялая реакция русских контрастировала с активным протестом евреев, приведшим к столкновениям с арабами в Иерусалиме; евреи, в отличие от русских, проявили солидарность; их протесты прокатились по всему миру.

Единственно, кто заговорил тогда к русскому миру тем языком, какого требовал момент, было опять-таки Братство Русской Правды, ответившее на ужас события воплем гневного призыва:

«Именем Бога и России призываем всех Русских граждан, готовых постоять за Божье и Русское дело, начать против представителей власти жестокий и беспощадный террор. Не людям служим, Богу и Родине служим. Русский террор есть Божий меч. Да здравствует Русский народный террор!»

«Это, вот, слова настоящие, слова мужчин, слова воинов, слова «ополчившихся», слова «взявших меч», не страшась от меча погибнуть.»

«<...> Каждые два месяца оглашают братья свои успешные достижения и свои горестные утраты. И, если дело не так быстро и широко, как хотелось бы, если оно вынуждено двигаться в путах кустарности, это уж вина не делателей, но эмиграции, оставляющей его на попечении «лепт вдовицы», которые, само собою разумеется, падают очень скудно.»

Две темы: пассивности и скупости эмиграции, когда речь идет о пожертвованиях на борьбу с большевиками, и защиты терроризма как метода борьбы с ними, являются основными в «братской» публицистике Амфитеатрова.

Защищая терроризм, Амфитеатров ссылался на анкету В.Л. Бурцева в «Общем деле» о приемлемости для борьбы с большевиками «методов «Народной воли»». Большинство участников опроса было «за».

«По методам «Народной воли» воюет с большевиками Братство Русской Правды, - указывал Амфитеатров, - истребляя десятки советских чиновников и шпиков». В культурном мире, по мнению Амфитеатрова, едва ли найдется человек, способный «будучи в здравом уме» признавать террор нормальным государственным устоем в «перманентном» действии. Но и, обратно, едва ли кто здравомыслящий и опытный житейски рискнет опровергать изречение одного американского друга России, что «бешеную собаку сперва убивают, а уже потом о ней рассуждают».

Амфитеатров призывал к террору против большевиков не только внутри России, но и за ее пределами: «Нельзя, чтобы в то время, как в застенках ГПУ трещат выстрелы, умерщвляющие безвинно Долгоруких, Пальчинских и тысячи других, их же имена Ты, Господи, веси, - чтобы по Европе, как ни в чем не бывало, шлялись их палачи, облеченные в «неприкосновенные» звания «полпредов» и «торгпредов»; вся эта сволочь с окровавленными руками, открыто торгующая имуществом жертв своего разбоя, - с ее наглыми любовницами в краденых мехах и бриллиантах, с ее свитами из еще наглейших шпионов-чекистов, которые вон, в безнаказанной дерзости своей, дошли уже до того, что среди бела дня выкрадывают из эмиграции ее генералов.

Нельзя. И если с этой сволочью не умеет или не хочет справиться местная власть наших убежищ, то справиться и расправиться - прямое дело самой эмиграции, каких бы сложных рисков это ни представляло и каких бы временно трудных последствий это ни влекло.»

«И, к сожалению, - писал он, - в сети провокации, пытавшейся разрушить БРП, попались тогда несколько деятелей, несомненно честных и даже энергичных, склонных к непосредственной активности, но страдающих русским пороком ревности ко всякому, кто «смеет делать то же самое дело, что я», в особенности если он «делает лучше, чем я», - и, отсюда, одержимых жестоким упрямством предубеждения. Теперь это, кажется, миновало, но все-таки если БРП существует и неутомимо действует, то эмиграция, за малым исключением нескольких крупных имен, была ему не помощницей, а тормозом.»

Амфитеатров не стал, как когда-то, рваться на родину: «Если в эмиграции останется только десять человек, я буду в их числе; два человека - одним из них буду я; один человек - это буду я».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В начале ХХ века всякий любитель чтения так или иначе знакомился с книгами и газетными статьями Александра Валентиновича Амфитеатрова. Его книги были повсюду - в витринах магазинов, в киосках вокзалов, в вагонах... На книжном рынке Амфитеатров «хорошо шел». Критик В.А.Львов- Рогачевский считал, что Амфитеатров занимает второе место (на первом -Анастасия Вербицкая). Спрос на его книги опережал спрос на книги Толстого, Достоевского, Чехова, Горького, Куприна...

«Кто он? Беллетрист? Критик? Публицист? Хроникер? Репортер? На каждый вопрос приходится отвечать «нет», а на все вместе «да», - так сказала о нем Зинаида Гиппиус, не поклонница Амфитеатрова.

«Профессия журналиста, - писал Амфитеатров, неблагоприятный фон для научной сосредоточенности. Я мог бы заниматься любимым трудом своим лишь в промежутках публицистических статей, фельетонов, газетной полемики, редакционных занятий, приемов и разговоров». Но, пожалуй, его публицистичность была таким сознательно культивируемым качеством, как ни у кого другого в начале ХХ века. «Публицист по духу, любви и привычке, я остановился на беллетристической форме лишь потому, что у нас, в широкой публике, еще так мало читают «статьи», напечатанные без «разговоров».

По моему мнению, в первую очередь Амфитеатров был талантливым публицистом, радеющим за судьбу своей Родины - России.

ЛИТЕРАТУРА

1. Динерштейн Е.Л. И.Д. Сытин. - М., 1983.

2. Есин Б.И. История русской журналистики (1703-1917). - М., 2000.

3. Горький и русская журналистика // Литературное наследство. Т. 95. М.: Наука. 1988.

4. Менделеев А.М. Газета «Русское слово». Издатели, сотрудники, публикации. М., 2001.

5. Прокопов Т. Какая самопожертвенная жизнь! Вехи судьбы и творчества А.В. Амфитеатрова. // Нева. 2004. №1.

6. Сорокина В.В. Братство Русской Правды - последний литературный проект Соколова-Кречетова. // Новое литературное обозрение. 2003. №64.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Писатель, публицист, фельетонист, литературный и театральный критик, драматург, автор сатирических стихотворений (псевдонимы Old Gentleman, Московский Фауст и др.).

Отец Валентин Николаевич - протоиерей, настоятель Архангельского собора Московского Кремля, мать Елизавета Ивановна (урожд. Чупрова), дворянка, сестра профессора А. Чупрова.

Окончил юридический факультет Московского университета (1885).

С 1882 г. сотрудничал в журналах «Будильник», «Осколки», газете «Русские ведомости». Выступал как оперный певец (баритон), был зачислен в труппу Мариинского театра, учился пению в Италии, пел в Тифлисе и Казани.

В 1889 г. оставил оперную карьеру. Работал в газете «Новое обозрение» (Тифлис).

С 1891 г. жил в Москве; сотрудник газеты «Новое время» (1892-1899).

В 1899 г. вместе с популярным журналистом В. М. Дорошевичем создал газету «Россия».

По возвращении из ссылки работал в газете «Русь». В 1904-1916 гг. в эмиграции (Франция, Италия), издавал журнал «Красное Знамя» (1906-1907), был корреспондентом «Русского слова» и других газет, редактировал журнал «Современник», работал над историческими романами.

В 1916 г. вернулся в Россию, возглавил отдел публицистики газеты «Русская Воля», сотрудничал в газете «Петербургский Листок», журналах «Нива», «Огонёк», редактировал журнал «Бич».

В начале 1917 г. в административном порядке выслан, благодаря Февральской революции не доехал до места назначения и вернулся в Петроград. В конце 1917 г. редактировал газету Совета союза казачьих войск «Вольность», в 1917-1918 гг. печатал статьи, направленные против большевиков, в газетах «Петроградский Голос», «Петроградское Эхо», «Новые Ведомости». С ликвидацией свободной печати преподавал литературу в Педагогическом институте, в женской гимназии, переводил с итальянского для издательства «Всемирная литература».

С ноября 1921 г. по весну 1922 г. в Праге, позднее жил в Италии. Сотрудничал во многих периодических изданиях русской эмиграции: «Новая русская жизнь» (Гельсингфорс), «Руль» и его приложение «Наш мир» (Берлин), «За Свободу!», «Меч» (Варшава), «Понедельник», «Слово», «Сегодня» (Рига), «Новое Время» (Белград), «Время» (Шанхай), «Возрождение» (Париж).

Отец писателя и журналиста Владимира Амфитеатрова-Кадашева, композитора и дирижёра Даниила Амфитеатрова, музыкантов Максима и Романа Амфитеатровых.

(1862-1938) Прозаик, публицист, фельетонист. Окончил юрид. ф-т Моск. ун-та (1885). С 1889 сотр. в разл. газ. С 1899 издавал (с В.Дорошевичем) радикальную газ. «Россия». Противник самодержавия, известен антиправительственными публикациями, в т.ч. памфлетом о царской семье "Господа Обмановы" (1902). Преследовался властями, ссылался. В 1904-16 жил во Франции и в Италии, затем вернулся в Россию. После 1917 непримиримый враг большевизма. В 1919-21 трижды арестовывался ВЧК. В 1921 бежал с семьей в Финляндию, поселился в Италии. Сотрудничал в берлинских и парижских эмигрантских изд. Автор прозаических произв., пьес, многочисленных статей, фельетонов и очерков.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Амфитеатров, Александр Валентинович, известный писатель (родился в 1862 году), сын протоиерея московского Архангельского собора, по матери племянник А.И. Чупрова. Окончил курс Московского университета по юридическому факультету. Уже студентом принимал деятельное участие в ""Будильнике"" и других юмористических изданиях. Готовясь к оперной карьере, по окончании университета уехал в Италию; оттуда писал корреспонденции в ""Русские Ведомости"". В конце 1880-х годов много работал в тифлисском ""Новом Обозрении"". В начале 1890-х годов А. стал деятельным сотрудником ""Нового Времени"" и приобрел известность сначала ""московскими"", затем воскресными фельетонами (под псевдонимом Old Gentleman). В 1894 - 96 годах много путешествовал по славянским землям и корреспонденциями из Болгарии способствовал русско-болгарскому ""примирению"". В 1899 году, оставив ""Новое Время"", основал вместе с Дорошевичем и другими газету ""Россия"", имевшую огромный успех. В начале 1902 года ""Россия"" за фельетон А.: ""Господа Обмановы"" была закрыта, а А. выслан в Минусинск. Через год он был переведен в Вологду, затем получил разрешение поселиться под Петербургом. В 1903 году способствовал успеху только что возникшей газеты ""Русь"", но вскоре, за статью о ""Коноваловской истории"", в горном институте, ему была воспрещена литературная деятельность, а сам он опять был выслан в Вологду. Уехав в ""дни свободы"" за границу, издавал в Париже журнал ""Красное Знамя"", закрывающий ему пока возможность вернуться в Россию. Журналист плодовитый и отзывчивый, колоритный стилист, А. в публицистической деятельности своей пережил два фазиса. В период сотрудничества в ""Новом Времени"" он, по собственному определению, принадлежал к ""умеренно-охранительной группе"". В 1897 году поездка в Польшу ""сильно поколебала"" его доверие к ""охранительству и национализму""; началось охлаждение между ним и ""Новым Временем"", кончившееся во время зимних студенческих беспорядков 1899 года разрывом. Период этот стоил А. ""мучительного нравственного перелома"". С тех пор его ""дорога определилась"": он собирается ""идти по ней, покуда жив"". В последние годы А. сосредоточился почти исключительно на беллетристике. Он написал длинный ряд интересных повестей, рассказов и драм, в которых легкость манеры преобладает над художественной выдержанностью. Замыслы его всегда очень широки. Так, например, в ""Восьмидесятниках"" и ""Девятидесятниках"" он стремился выяснить общественную психологию этих сложных эпох. Под общим заглавием ""Сумерки Божков"" автор задумал, по собственным его словам, ""написать двенадцать романов, изображающих ликвидацию русского XIX века в веке XX-м - переломы в искусстве, в семье, в торговле и т. д."". Всего чаще, однако, эти широкие замыслы быстро переходят на изображение превосходно изученного автором оперно-театрального мира. Из-за горячей любви к этому миру А. теряет чувство меры. Гениальные певцы, гениальные композиторы, гениальные оперы, гениальные постановки так и кишат в романах А. Много в этих изображениях мало прикрытой портретности. Иногда автор вводит описание реальных лиц и событий 1880-х и 1890-х годов. Из драм А. с большим успехом шла ""Отравленная совесть"". Продуктивность А. огромна. Отдельными изданиями вышли: ""Людмила Верховская"" (1888), ""Случайные рассказы"" (1890), ""Разбойник Федька"" (1892), ""Психопаты"" (1893), ""Сон и явь"" (1893), ""Сказка и были"" (1893), ""Виктория Павловна"" (1903; 3-е изд., 1907), ""В моих скитаниях"" (1903), ""Литературный альбом"" (1904 и 1907), ""Мария Лусьева"" (1904; 3-е изд., 1908), ""Житейская накипь"" (1904 и 1905), ""Сибирские рассказы"" (1904 и 1907), ""Бабы и дамы"" (1908), ""Издали"" (1908), ""Красивые сказки"" (1908), ""Против течения"" (литературные статьи, 1908), ""Сумерки Божков"" (2 ч., 1909), ""Сказочные были"" (3-е изд., 1907), ""Страна раздора"" (балканские впечатления; 2-е изд., 1907), ""Женское настроение"" (3-е изд., 1908), ""Легенды публициста"" (1905), ""Курганы"" (1905), ""Контуры"" (1906), ""Сказания времени"" (1907), ""Македонские евреи"" (1907), ""Покаяние Филиберта"" (1907 и 1908), ""Победоносцев"" (совместно с Е.В. Аничковым, 1907), ""Притчи скептика"" (1908), ""Современники"" (1908), ""Фантастические правды"" (1908), ""Восьмидесятники"" (1907 и 1908; 2 т.), ""Девятидесятники"" (1910, 2 ч.), ""Старое в новом"", ""Пять пьес"" (1908), ""Антики"" (1909), ""Жар-птица"" (1911) и др. Рассказы, запрещенные русской цензурой, появлялись в заграничных изданиях. - Ср. Венгеров, ""Критико-биографический словарь"" (т. VI). С. В.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Амфитеатров, Александр Валентинович

Даровитый писатель. Род. в 1862 г.; сын протоиерея моск. Архангельского собора. Окончил курс Моск. университета по юридическому факультету. Уже студентом принимал деятельное участие в "Будильнике" и других юмористических изданиях. Готовясь к оперной карьере, по окончании Унив. уехал в Италию; оттуда писал корреспонденции в "Русск. Вед.". В конце 80-х гг. много работал в тифлисск. "Нов. Обозрении". В начале 90-х гг. А. стал деятельным сотрудником "Нов. Времени" и приобрел известность сначала "московскими", затем воскресными фельетонами (под псевдонимом "Old Gentleman"). В 1894-96 гг. много путешествовал по славянским землям и корреспонденциями из Болгарии способствовал русско-болгарскому "примирению". В 1899 г., оставив "Новое Время", основал вместе с Дорошевичем и другими газету "Россия", имевшую огромный успех. В начале 1902 г. "Россия" за один из фельетонов А. была закрыта, а А. выслан в Минусинск. Через год он был переведен в Вологду, затем получил разрешение поселиться под Петербургом. В 1903 г. создал успех только что возникшей газете "Русь", но вскоре, за статью о "Коноваловской истории" в Горном институте, ему была воспрещена литературная деятельность, а сам он опять был выслан в Вологду. Журналист плодовитый и отзывчивый, блестящий и колоритный стилист, А. в публицистической деятельности своей пережил два фазиса. В период сотрудничества в "Новом Времени", он, по собственному определению, принадлежал к "умеренно-охранительной группе". В 1897 г. поездка в Польшу "сильно поколебала его доверие к охранительству и национализму"; началось охлаждение между А. и "Нов. Временем", кончившееся во время мартовских студенческих беспорядков 1899 г. разрывом. Период этот стоил А. "мучительного нравственного перелома". С тех пор его "дорога определилась": он собирается "идти по ней, покуда жив". А. написал длинный ряд интересных повестей, рассказов и драм, в которых легкость манеры преобладает над художественною выдержанностью. Из драм его с большим успехом шла "Отравленная совесть". Отдельным изданием вышли: "Людмила Верховская" (1888), "Случайные рассказы" (1890), "Разбойник Федька" (1892), "Психопаты" (1893), "Сон и явь" (1893), "Сказка и были" (1893), роман в защиту женской эмансипации - "Виктория Павловна" (1903), "В моих скитаниях" (1903), "Литературный альбом" (1904), "Мария Лусьева" (1904), "Житейская накипь" (1904), "Сибирские рассказы" (1904) и др. рассказы, запрещенные русскою цензурою, появлялись в заграничных изданиях.

Ср. Венгеров, "Крит.-биогр. Словарь" (т. VI).

{Брокгауз}

(псевд. Old Gentlman; Fa - Mi; A. Амфи; Сюрприз) - арт. оперы (баритон), писатель, драматург, критик и публицист. Муж А. Амфитеатровой-Левицкой. Образование получил в Моск. ун-те на юридич. ф-те (окончил в 1885). Одновременно обучался пению и был муз. рецензентом. В 1885 - 87 выступал как оперный певец в провинциальных т-рах (в т. ч. в Тифлисе).

Лучшие партии: Демон ("Демон" А. Рубинштейна), Амонасро. Среди др. партий - Мазепа ("Мазепа" П. Чайковского), Эскамилио. В числе партнеров - П. Лодий, М. Лубковская, И. Супруненко. Пел п/у И. Прибика.

В 1888-90 муз. рецензет тифлис. газ. "Новое обозрение". В 1899 совм. с В. Дорошевичем основал газету "Россия". В 1905 эмигрировал в Париж. В 1915 принимал участие в постановке "Князя Игоря" в Милан. т-ре "Ла Скала". Вернувшись в Россию, с 1916 работал редактором газеты "Рус. воля". В нач. 1920-х гг. вновь эмигрировал за границу.

Соч.: Московская опера. "Риголетто" Верди // Суфлер. 1883. № 13; "Корделия", опера Н. Ф. Соловьева // Россия. 1900. № 293; роман "Сумерки божков" (1908-09); "Борис Годунов" в Милане / А. В. Амфитеатров. Заметы сердца. - М., 1909; Победа "Бориса Годунова" // Речь. 1909. № 12; Дон Кихот. І. В Брюсселе / о гастролях Шаляпина /. II. О Шаляпине / А. В. Амфитеатров. Маски Мельпомены. - М., 1910; Записная книжка: Титто Руффо. А. Г. Меньшикова. Иза Кремер. О пении / о болг. певце Михайлове-Стояне/ Масканьи / Там же; Яша Рубинштейн / сын А. Г. Рубинштейна // Одесские новости. 1910. № 8236; Русская Валькирия /выступление в Италии рус. певицы Елены Раковской/ // День. 1913. № 4.

Лит.: А. В. Амфитеатров как актер // Рампа и жизнь. 1910. № 29. С. 483.

Амфитеатров, Александр Валентинович

(род. 1862) - писатель; известен преимущественно как талантливый фельетонист, работавший в изданиях самых различных направлений - "Русских Ведомостях", "Новом Времени", "России", "Петербургских Ведомостях", "Русском Слове", "Руси", основанной им "Русской Воле" (1916-17) и ряде крупных провинциальных газет (Тифлис, Киев, Одесса и др.). В газете "Россия" А. поместил в 1902 свой нашумевший фельетон "Господа Обмановы", представлявший собой весьма прозрачную и смелую сатиру на последних Романовых, за что А. поплатился высылкой в Минусинск, а затем в Вологду. Выехав в 1905 за границу, А. издавал в Париже в течение ряда лет революционный журнал "Красное Знамя". Из беллетристических произведений А., написанных с уклоном в бульварный жанр, пользовались успехом широкие картины быта, идей и нравов конца 19 в. - "Восьмидесятники" и "Девятидесятники", а также повести, посвященные "женскому вопросу" и проблеме проституции - "Марья Лусьева" и "Виктория Павловна"; сюда же относится сборник статей А. "Женское нестроение". А. известен также как драматург ("Отравленная совесть", "Волны", "Полоцкое разорение", "Оруженосцы" и др.). В качестве историка А. много работал над изучением эпохи и личности Нерона, посвятив этой теме обширное исследование "Зверь из бездны". Работал А. и в области литературной критики, посвящая свои фельетоны модным явлениям литературного дня. А. переведены также на рус. яз. произведения Гольдони. После Октябрьской Революции А. - эмигрант.

Сочинения А. изданы "Просвещением" (СПб, 1911-1916) в 37 тт. Любопытная автобиография А. помещена в Крит.-биогр. словаре С. Венгерова, т. VI, стр. 331-34.

Л. Гроссман.

Амфитеатров, Александр Валентинович

Фельетонист и беллетрист. Газетная вырезка, обрывок случайно услышанной беседы, скандал в московских аристократических кругах вдохновляют его, служа материалом для фельетонов, подчас весьма острых. Один из таковых, "Господа Обмановы", т. е. Романовы, вызвал ссылку А. в Минусинск . Фельетонный характер окрашивает все творчество А. Он пишет стихи, драмы, критические статьи и романы - об артисте Далматове и о протопопе Аввакуме, о Нероне ("Зверь из бездны"), о быте и нравах конца XIX в. (романы "Восьмидесятники" я "Девятидесятники"), о женском вопросе и проституции ("Виктория Павловна" и "Марья Лусьева") - всегда многословные и почти всегда поверхностные. А. привлекает общественная хроника с широким захватом эпохи. У него же находим произведения из эпохи крепостного права ("Княжна"), из жизни театра ("Сумерки божков"), на оккультные темы (роман "Жарцвет"). "Бегом через жизнь" - так характеризует творчество А. один из критиков. Большинство книг А. - свод старых и новых фельетонов. Бульварные приемы А. способствовали широкой популярности его, особенно в мелкобуржуазных слоях. Портретность фигур придает его сочинениям интерес любопытных общественно-исторических документов.

Столь же пестра жизнь А. и эклектична его идеология. "Бурсак без бурсы", впитавший с молоком матери влияние церковной среды, великолепно знающий и чувствующий мир Пролога и Миней, аромат старинного яз. (отразившийся напр. в его пародии на "Слово о полку Игореве"), кандидат юридических наук и оперный артист (три года работы в Италии и России), политический эмигрант (в 1905 выехал в Париж, где издавал в течение ряда лет революционный журн. "Красное знамя"), редактор протопоповской националистической "Русской воли", - он кончает белой эмиграцией после Октября. Такой конец был предопределен, ибо А. - типичный представитель той части буржуазии, к-рая революционна в словесных упражнениях, причем упражнения эти не отличались излишней принципиальностью. А. печатался как в либеральных с народническим уклоном "Русских ведомостях" и "Русском слове", так и в "С.-Петербургских ведомостях" и в "Новом времени", упомянутой "Русской воле" и т. п. изданиях. Стиль фельетониста заставляет А. пользоваться в своих беллетристических произведениях

несколько необычным в его время лит-ым приемом: он вставляет в текст обширнейшие цитаты, приводит полностью какую-нибудь афишу или целые главы из старинных оккультных книг - прием, который широко применяется в наше время.

Библиография: Львов-Рогачевский В. Л., Писатель без выдумки, "Современный мир", кн. 9, 1911, или в его сб. "Снова накануне", М., 1913.

{Лит. энц.}

Амфитеатров, Александр Валентинович

(1862-1938) - Рус. прозаик, более известный произв. др. жанров. Род. в Калуге, окончил юридический ф-т Моск. ун-та, профессионально занимался пением (два года выступал на оперных сценах Тифлиса и Казани); долго жил за границей. Рано начал лит. деятельность; за острые памфлеты был выслан в Минусинск (Красноярского края). Тв-во А. и его политич. пристрастия претерпели ряд изменений; писатель не принял Окт. революцию и умер в эмиграции в Италии.

Единственным произв. А., имеющим отношение к НФ, остался мистико-фантаст. роман "Жар-цвет" (1885; 1910 ), возникший в результате стремления откликнуться на модные общественные веяния (в данном случае - на спиритизм); в отличие от Л.Н.Толстого, высмеявшего суеверия в пьесе "Плоды просвещения", А. всерьез относится к убеждению своего героя - "не может быть, чтобы от человека ничего не оставалось", однако в конце концов рационализм берет верх, и все сверхъестественные явления объясняются помутнением сознания героя.

Амфитеа тров, Александр Валентинович

Род. 1862, ум. 1938. Прозаик, публицист, фельетонист, лит.и театральный критик, поэт-сатирик и драматург (псевд. Old Gentleman и др.). Выпускник юридич. факультета Московского ун-та. В разные годы сотрудник "Осколков", "Будильника", русской газеты в Милане, "Нового времени" и др. С 1921 в эмиграции.

Отличное определение

Неполное определение ↓

АМФИТЕАТРОВ Александр Валентинович

псевд. Old Gentleman, Икс, Аббадонна и др.) (14.12.1862, Калуга - 26.2.1938, Леванто, Италия) - прозаик, публицист, фельетонист, литературный и театральный критик.

Отец Валентин Николаевич - протоиерей, настоятель Архангельского собора Московского Кремля, мать - Елизавета Ивановна (урожд.

Чупрова), дворянка, сестра профессора А.Чупрова. В 1881 А. окончил 8-ю московскую гимназию, в 1885юридический факультет Московского университета. В автобиографии он писал: «Увлекся искусством, стал учиться петь у профессора Кизатти, потом у А.Александровой-Кочетовой.

Окончив университетский курс в 1885, через год поступил на оперную сцену. Имел контракт с Мариинским театром, но оказался для него «слишком молодым» и отправился для усовершенствования в Италию, где учился у знаменитого Виче». Первые стихи опубликованы в мае 1878 в журнале «Пчела»; в 1882-87 сотрудничал в юмористическом журнале «Будильник». После возвращения из Италии пел два сезона в Тифлисе и Казани. Первое крупное произведение - повесть «Алимовская кровь» (Рус. ведомости, 1884, 24,25,27 окт.), В 1886-87 корреспондент русских газет в Милане, в 1889 оставил оперную карьеру, работал фельетонистом и театральным обозревателем в тифлисском «Новом обозрении» (188891), бакинском «Каспии» (1892): вел в московском «Новом времени» (1891-99) рубрики «Москва, Типы и картинки» и «Этюды», выступая как остроумный, но не беспристрастный журналист умеренно-охранительного толка.

В 1897 А. совершил поездку в Польшу, которая, по его признанию, сильно поколебала «доверие к охранительству и национализму», после чего началось «охлаждение между ним и «Новым временем», окончившееся во время мартовских студенческих беспорядков 1899 разрывом». К этому времени опубликованы романы «Людмила Верховская» (М., 1890) и «Жар-цвет» (ч. 1-2, журн. «Север», 1895, № 2-47), свидетельствовавшие об увлечении А. оккультизмом и спиритизмом, сборник рассказов «Психопаты» (М., 1893), «Оборванные струны» (М., 1895), драмы «Полоцкое разорение» (М" 1892), «Отравленная совесть» (СПб., 1898), которые шли в московском Малом театре. В 1899 А. совместно с В.Дорошевичем основал радикальную газету «Россия», где выступал с фельетонами, литературно-критическими статьями, сатирическими сказками, направленными против косности и застоя в общественной жизни. Накануне 1-й революции совершил резкий поворот влево, критикуя правящую династию в памфлете «Господа 06мановы» (Россия, 1902, 13 янв.), за что газета была вскоре закрыта, А. сослан в Минусинск, затем в Вологду.

Оказался там в большой колонии политических ссыльных (А.Богданов, Н.Бердяев, А.Ремизов, Б.Савинков и др.), но «во внимание к заслугам его престарелого отца» был в 1903 освобожден. В январе-феврале 1904 получил разрешение выехать корреспондентом на Дальний Восток, но за публикацию в газете «Русь» статьи «Листки» (27 апр.) был лишен права литературной деятельности и в июле уехал за границу. В Париже в 1906-7 издавал журнал «Красное знамя» - без определенного политического направления, но с ярко выраженной антицаристской направленностью. Выступал с публичными лекциями в Высшей русской школе общественных наук, издал сборник «Современные сказки» (Женева, 1905, вып. 15), «Акафист Сергию Каменноостровскому и Стихиры» (Париж, 1906), высмеивая политику С.Витте и других политических деятелей; совместно с Е.Аничковым написал памфлет «Победоносцев» (СПб., 1907).

С 1906 по 1916 жил в Италии, постоянно общался с Г.Лопатиным, часто виделся и переписывался с М,Горьким, что дало повод В.Поссе назвать Горького и А. «Герценом и Огаревым русской эмиграции»; работал над многотомными историческими романами: «Восьмидесятники» (т. 1-2.

СПб., 1907), «Девятидесятники» (т. 1-2. СПб., 1910-11), «Закат старого века» (т. 1-2. СПб., 1910), «Дрогнувшая ночь» (СПб., 1914), предполагая объединить их в хронику о судьбах русского общества под общим заглавием «Концы и начала», Бытовой натурализм, за который критики называли А. «маленьким русским Золя», сочетался в них с тонкими наблюдениями, пристрастием к красочному факту: А, включал в повествование реально существующих лиц или их шаржированные образы, легко узнаваемые читателями. По отчетам библиотечной выставки 1911 книги А, занимали 2-е место в России после сочинений А.Вербицкой.И.Шмелев считал достоинством язык романов - «живой, с русской улицы, с ярмарки, из трактира, из гостиных, из «подполья», из канцелярий, от трущоб».

Продолжая очерки о Балканах, которые суммировали его впечатления от неодно- кратных поездок в Болгарию, Македонию и др. страны («В моих скитаниях. Балканские впечатления». СПб., 1903), А. издал книгу «Славянское горе» (М., 1912), печатал корреспонденции в газетах «Киевская мысль» и «Одесские новости», в петербургской «Нашей газете». Романы «Марья Лусьева» (1903), «Виктория Павловна» (1903), «Марья Лусьева за границей» (1910), «Дочь Виктории Павловны» (1914-15), посвященные проблеме женской эмансипации, вызвали упреки критики в легковесности и торопливости: «Бегом через жизнь, не давая ее углубленной трактовки» (А.Измайлов).

В литературно-критических работах А. создал выразительные портреты Л.Толстого, М.Горького, Л.Андреева и др. писателей, актеров, драматургов. В Италии продолжал работу над исторической хроникой из жизни Рима эпохи Нерона «Зверь из бездны» (т. 1-4; полн. изд. в собр.

соч., т. 5-8. СПб., 1911-14), антологией сатиры и юмора «Забытый смех. Поморная муза» (сб. 1-2. М" 1914-17). В 191112 руководил журналом «Современник», пытаясь воскресить в нем демократические традиции одноименного журнала 1860-х, однако отсутствие ясной политической программы не принесло журналу успеха.

В сентябре 1910 А. писал Н.Рубакину. «Считаю себя... не записанным эсером. Но в хороших отношениях со всеми другими левыми партиями, борющимися с монархизмом», В годы 1-й мировой войны А, занял, по его словам, «яро-патриотическую позицию и в качестве корреспондента «Русского слова» в Риме горячо отстаивал русское дело». Вернувшись в 1916 на родину, сотрудничал в газетах «Русская воля», «Петербургский листок», журналах «Бич», «Нива», «Огонек» и др. Продолжал работать над серией романов под общим названием «Сумерки божков», в которую предполагал включить 12 томов, «изображающих ликвидацию русского XIX века в веке ХХ-м переломы в искусстве, в семье, в торговле, в политике и т.д.

В феврале 1917 за публикацию «Этюдов» с криптограммой, высмеивающей министра внутренних дел А.Протопопова (Рус. воля, 22 янв,), был выслан в Иркутск, «ввиду вредной его деятельности», но освобожден февральской революцией. Октябрь встретил крайне отрицательно, определив большевистский переворот как «лавину ужасов и мерзостей», Работал во «Всемирной литературе», создав для секции «исторических картин» пьесы «Аввакум» и «Василий Буслаев» (Берлин-Ревель, 1922).

Оценивая последнюю, А.Блок писал: «Все изрядно упрятано в литературу, сглажено, как у Ал.Толстого (или Римского-Корсакова), отчего эта самая русская мордобойная «правда» выходит немного слащавой, книжной, даже... газетной. Есть, однако, и живые слова и та сочность, которая свойственна А. всегда». М. Горький похвалил драму: «Хорошая вещь. Я полагаю лучшее из всего когда-нибудь сочиненного Амфитеатровым».

Проживая в революционном Петрограде, А. трижды подвергался арестам и допросам в ЧК. Речь, произнесенная им на банкете по случаю приезда Г.Уэллса, и неопубликованный очерк «Ленин и Горький» свидетельствуют о его резко отрицательном отношении к советской власти. Опасность нового ареста заставила А. эмигрировать: 23.8.1921 вместе с семьей он на лодке уехал в Финляндию. Опубликовал в рижской газете «Последние новости» открытое письмо Ленину, в котором констатировал исчезновение «грани между идейным коммунизмом и коммунизмом криминальным», т.к.

для осуществления «самых соблазнительных лозунгов» избран «противоестественный путь, путь крови и насилия». После недолгого пребывания в Праге поселился в Италии (Леванто), где прожил до смерти. Сотрудничал в берлинских, парижских, шанхайских изданиях («Сполохи», «Перезвоны», «Илл. Россия», «Слово»), был постоянным сотрудником парижской газеты «Возрождение», поддерживал монархическую организацию «Братство русской правды». Написанные в это время исторические хроники («Сестры». Берлин, 1922-23: «Гнездо». Прага, 1922) продолжали и развивали его ранние произведения. Используя «человеческие документы», А. почти не прибегал к вымыслу, хотя романтическое повествование часто брало верх над объективным изложением. Манера его письма приобрела философский характер, романист пытался осмыслить опыт последнего десятилетия, объясняя «социально-политическое безобразие русской коммуны» крахом старой культуры, рухнувшей под напором «извечной азиатчины». В книге «Горестные заметки. Очерки красного Петрограда» (Берлин, 1922) собраны статьи, печатавшиеся в гельсингфорской газете «Новая русская жизнь». Дневниковые записи А. близки «Несвоевременным мыслям» Горького, «Окаянных дням» И.Бунина. Не прекращая публицистическую деятельность, А. все больше погружался в изучение древних памятников, легенд и поверий, в стихию древнерусской литературы и фольклора.

Итогом этой работы явились книги «Одержимая Русь: демонические повести XVII века» (Берлин, 1929), «Соломония бесноватая» (Златоцвет, 1924, #22-30). Параллельно работал над сборником «Зачарованная степь» (1921), «На заре и другие рассказы» (1922), романами «Без сердца» (Берлин, 1922) и «Скиталица» (Берлин, 1922).

Продолжая работу над исторической хроникой «Концы и начала», создал роман «Вчерашние предки» (т. 1. Новый Сад, 1928; т. 2. Белград, 1931) - пятую часть повествования, доведенного до начала XX в.; намерение А. охватить период до 1-й мировой войны и Октябрьской революции не осуществилось. В те же годы А. развивал тему женского равноправия - в книге «Заря русской женщины» (Белград, 1929). В романе «Лидяша» (кн.

1-3. Рига, 1928) история «одной женской жизни» раскрывается на фоне повествования о тайной проституции.

В последние годы жизни А. выступал с воспоминаниями о театральных деятелях, этюдами о писателях и актерах (В.Комиссаржевской, А.Сум6атове-Южине, М.Писареве, И.Гор6унове и др.). Лекция, которую он прочитал в Миланском филологическом обществе в мае 1929, легла в основу его книги «Литература в изгнании» (Белград, 1929).

Характеризуя разные ветви эмигрантской литературы, А. замечал картину не упадка, «а высокого подъема и прочного созидания». В произведениях И.Бунина, С.Зайцева, И.Шмелева, А.Куприна, В.Набокова и др. писателей русского зарубежья он находил «красочного богатства несравненно больше, чем в предшествовавший нам литературный период от кончины Чехова до революции». Работал над книгой о Гоголе «Человек, смешащий людей», которая осталась неоконченной (этюды в газете «Возрождение», 1936: сборнике «Земля Колумба». Нью-Йорк, 1937, № 2).

Значительная часть обширного творческого наследия А. осталась неопубликованной. Собрание его сочинений (далеко не полное), выходившее в России с 1910, оборвалось на 37м томе. В некрологе Н.Кривич писал: «Ушел последний выдающийся представитель целой полосы в истории русской журналистики». Критики отмечали, что исторические романы и хроники А. во многом носили автобиографический характер, под прозрачными псевдонимами его героев угадывались «вся Москва и весь Петербург». В.Ивинский заметил, что А. - писатель «подлинной культуры и культуры национальной, тонко чувствующий прелесть русского языка, знавший его как мало кто другой и любивший его».

Соч.: Собр.соч., т. 1-30, 33-35, 37. СПб., 1911-16 (1-е изд.

1910-14); Русский поп ХН-го века. Белград. 1930; Стена плача и стена нерушимая. Брюссель, 1931; Две надежды. Шанхай, 1936; Мертвые боги.

Отличное определение

Неполное определение ↓

В 1916 году Амфитеатров вернулся в Россию. Заграничье «принято называть прекрасным. Но как оно опротивело! Какое в нем медленное и нестерпимое удушье! С каким наслаждением отдал бы я его за крик перепелки во ржи, за скрип новгородской телеги. На западной стороне - село вспрыснуто духами и превращено в кольдкрем. Но на русской - село наголо, тухлое, прогорклое».

Он ушел в журналистику. За публикацию фельетонов, содержащих критику министра внутренних дел Протопопова, - уж очень он верен себе! - Амфитеатрова вновь ссылают в Иркутск. Февральская революция освободила его. Встречен он был овацией...

После Октябрьской революции Амфитеатров три года не выступал. «Да, цензуры бесчисленно много... Это одна из главных причин, почему я совершенно расстался с публицистикой. Я дал себе честное слово, что ни одной моей строки не появится в стране, уничтожившей у себя свободу печати».

Амфитеатров принимал участие в заговоре против Советской власти, трижды был арестован, но выпущен, потерял счет обыскам... Позже он напишет:

«Знаете ли вы, что коммунизм отрицает тюрьмы, и заветная мечта нашей партии уничтожить все тюрьмы?

Знаю, - отвечал я, - но сейчас мы с вами объясняемся в тюрьме, и притом в такой, которую старое правительство строило на пятьсот человек, а в ней вы держите три тысячи людей.

Это правда, - великодушно согласился следователь, - но что делать? Революция в опасности!...»

Горький пригласил его на встречу с Уэллсом. Уэллс остановился в доме Горького. Амфитеатров пришел. Там Уэллсу расхваливали деяния Советской власти, дошла очередь и до Амфитеатрова. Тот слабо владел английским языком и начал говорить по-русски:

Какое уж там литература, искусство, наука, когда за полтора года вымерло от голода, холода и непосильного труда 150 человек-литераторов, поэтов и ученых? Когда я собственными глазами видел на рынке, как старая, почтенная, заслуженная писательница стащила с прилавка кусок сала, - и она видела, что я вижу, и все-таки украла, потому что дома ждали ее полуживые от голода внуки...

Горький «сидел с сердитым лицом и белый, как скатерть». Амфитеатров заметил, что Уэллсу перестали переводить его речь. Пообещал, что завтра на английском вручит ее Уэллсу. Горький говорил, заключая: «Из речей некоторых ораторов выяснилось, что они недовольны революцией. Между тем эти ораторы сами недавно делали революцию... Так не делали бы!» И вышел, не прощаясь.

Спустя три года Амфитеатров не вытерпел, не выдержал и взялся за перо. Дело в том, что Горький опубликовал статьи о Ленине, - сравнивал вождя революции с Петром I. Ленину были даны характеристики: «терпеливый», «честнейший», «добрейший», «святой»... Амфитеатров написал обширную статью «Ленин и Горький» И распространил ее в Питере.

Ленин, в описании Горького, неожиданно «оказывался таким круглым дураком, таким самодовольным невеждою, таким бессердечным лицемером и негодяем». Это все было в статье Александра Валентиновича.

Теперь уже ждать четвертого ареста Амфитеатров не стал. 23 августа 1921 года на лодке вместе с семьей он переправился через Финский залив.

В 30-е годы Амфитеатров пишет: «Надрыв мрачно обозначился в революцию 1917 года, когда народ, почти без сопротивления, равнодушно выдал свою Церковь с ее духовенством атеистам-большевикам на проклятье». За границей Амфитеатров опубликовал «Горестные заметки». Он приводит интересную статистику. В Петрограде было в 1917 году два с половиной миллиона жителей, а в 1921 году - 700 000, включая гарнизон (на самом деле 500-600 тысяч). «Но Петроград никто не завоевывал, и жителей никто не уводил. И, тем не менее, в три года неведомо куда расточились три четверти населения! Даже классический пример древнего Рима бледнеет».

Он пишет, что воспитать в людях «газетную ложь им (большевикам) и легко, и безопасно. Ведь при отсутствии свободной печати их ложь никогда не встретит гласного авторитетного протеста, способного опереть свои опровержения на фактические улики... Особенно легко и нагло приноровились они делать «обзоры печати», выхватывая и комбинируя строки ее такими шулерскими подтасовками, что зачастую они получают смысл, совершенно обратный тому, какой имели в оригинальной статье».

Он возмущен арестом и расстрелом Гумилева, тот был крепкий монархист и, видимо, на допросе в этом признался. Вспоминает Александра Блока, который после «Двенадцати» раскаивался, уничтожил все свои рукописи и «завещал не принимать никакой услуги от Смольного», И воля его была исполнена. Но «посмотрите, как хвалят Луначарского - пьесу «Фауст и город».

Если бы эта вещица была представлена на просмотр года четыре назад, пусть даже в марксистский журнал, она «была бы встречена гомерическим хохотом, как претенциозное бумагомаранье гимназиста», но сейчас «не только ставится с огромными затратами на сцене государственных театров, но и воспевается хором льстецов как великое произведение. А пресловутый Степанов-Нахамкес объявил в московских «Известиях» громогласно на всю «красную Россию», что отныне счастливая Совдепия обладает собственным Гете»... Он размышляет, страдает, почему так произошло... Не только потому, что Луначарский - нарком, но и потому, что «халтура» - одновременно и демон-покровитель, и демон-губитель советского государства. «Покровитель потому, что вся система внутренней политики Советского правительства свелась к старому цезаристическому девизу - «хлеба и зрелищ» плюс тюрьма и расстрел для всех дерзающих почитать эти блага недостаточными» Он пишет, что «балет - это любимое искусство большевиков, как ни странно, «всецело построенный на демократическом принципе «хлеба и зрелищ», - занимает немалое место и имеет весьма ответственное значение. Денег на него не жалеют. Я смотрел и только диву давался, что подобные роскошные постановки в городе, где на 600-700 тысяч остающихся жителей, пятьсот тысяч в этот день, наверное, ничего не ели, кроме двух-трех мороженых картофелин в пустом советском супе».

В 20-е-30-е годы Амфитеатров активно сотрудничает с журналом «Русская правда» - органом Братства Русской Правды (БРП), единственной в своем роде антибольшевистской террористической организации. Вначале, правда, его смутило обилие юдофобских лозунгов в этом журнале. Соколов-Кречетов - главный редактор журнала, на это возразил ему следующее.

«Для нас Россия - выше всего и в нашей работе мы идем по линии наименьшего сопротивления, как то должен подсказать всякому политику простой холодный разум, - разъяснял Соколов. - Отбрасывая в сторону всякие глупые крайне-правые выдумки о «тайном кагале еврейских мудрецов» и о «всемирном жидомасонстве», которые якобы, как на шахматной доске, разыграли Русскую революцию, где мы все были неповинны, как барашки (выдумки, объясняемые всего более простою невежественностью и недостатком образования), мы, однако же, видим себя стоящими пред лицом того несомненного факта, что Русская революция если и не была разыграна Еврейством, то была стремительно подхвачена и захвачена Еврейством в такой мере, что очень скоро весь красный аппарат и правления государством, и правления партией оказался в еврейских руках и, чем выше, тем гуще. Эта насыщенность красных правящих слоев евреями такова, что народ с полной основательностью считает Красную власть еврейской, и наличность среди нее известного, убывающего ближе к командным высотам нееврейского процента не делает ее Нееврейской, как не делала некогда татарского ига нетатарским наличность в ханской ставке множества всяких инородных женщин и всевозможного происхождения ренегатов...»

Соколов доказывал, что, учитывая широко распространенные в народе антисемитские настроения, приходится забыть староинтеллигентские «табу» и «идти за общим голосом России». «Без антисемитской пропаганды невозможно сформировать национальное сознание. Вот и приходится нам держаться на последней мыслимой позиции, что мы призываем только против ЕВРЕЙСКОЙ власти, а не против еврейского НАСЕЛЕНИЯ вообще. Дальше ни ради каких интеллигентских «белых перчаток» податься некуда. Мы только силимся, твердя о ХРИСТИАНСКОМ характере будущей Русской национальной революции, призывать не трогать мирных еврейских обывателей, мелкоту, женщин и детей…» «Вы нам нужны, - писал Соколов, - ибо Вы самый подходящий человек для выступления в нашу защиту. Думаю, что и Ваша совесть подскажет Вам то же. «Не людям служим, Богу и Родине служим». Таково наше правило. Верим, что таково будет и Ваше»».

Обращение к Амфитеатрову именно в данный момент Соколов объяснял тем, что после нескольких лет относительно «мирной» работы БРП, учитывая народные настроения, перешло к активным действиям.

«Народ больше нечего убеждать, что ему плохо, и рассказывать, что такое большевизм. Его надо призывать к действию и подавать сигнал «общей раскачки». В этом году мы этот сигнал подали и нашими силами открыли целую серию выступлений, повстанческих и террористических, по всей России».

Амфитеатров, несомненно, был ценным приобретением БРП. Он страстно пропагандировал деятельность Братства в эмигрантской печати и неустанно призывал к материальному содействию этой единственной, с его точки зрения, боевой организации русского зарубежья. В особенности импонировал Амфитеатрову пропагандировавшийся и БРП антибольшевистский терроризм. В цикле газетных статей, собранных впоследствии в книжке ««Стена Плача» и «Стена Нерушимая»», Амфитеатров обрушился на эмиграцию за ее пассивность, скупость и равнодушие к судьбе родины и православия.

«Отчего мы такая дрянь?» - задавался вопросом автор «Господ Обмановых», сравнивая реакцию евреев на оскорбление арабами иудейской святыни Стены Плача в Иерусалиме (арабы проделали в ней отверстие для удобства прохода паломников в мусульманскую святыню - мечеть Омара) и русских на разрушение часовни Иверской Божьей Матери на Красной площади, поскольку она якобы мешала уличному движению. Вялая реакция русских контрастировала с активным протестом евреев, приведшим к столкновениям с арабами в Иерусалиме; евреи, в отличие от русских, проявили солидарность; их протесты прокатились по всему миру.

Единственно, кто заговорил тогда к русскому миру тем языком, какого требовал момент, было опять-таки Братство Русской Правды, ответившее на ужас события воплем гневного призыва:

«Именем Бога и России призываем всех Русских граждан, готовых постоять за Божье и Русское дело, начать против представителей власти жестокий и беспощадный террор. Не людям служим, Богу и Родине служим. Русский террор есть Божий меч. Да здравствует Русский народный террор!»

«Это, вот, слова настоящие, слова мужчин, слова воинов, слова «ополчившихся», слова «взявших меч», не страшась от меча погибнуть.»

«<...> Каждые два месяца оглашают братья свои успешные достижения и свои горестные утраты. И, если дело не так быстро и широко, как хотелось бы, если оно вынуждено двигаться в путах кустарности, это уж вина не делателей, но эмиграции, оставляющей его на попечении «лепт вдовицы», которые, само собою разумеется, падают очень скудно.»

Две темы: пассивности и скупости эмиграции, когда речь идет о пожертвованиях на борьбу с большевиками, и защиты терроризма как метода борьбы с ними, являются основными в «братской» публицистике Амфитеатрова.

Защищая терроризм, Амфитеатров ссылался на анкету В.Л. Бурцева в «Общем деле» о приемлемости для борьбы с большевиками «методов «Народной воли»». Большинство участников опроса было «за».

«По методам «Народной воли» воюет с большевиками Братство Русской Правды, - указывал Амфитеатров, - истребляя десятки советских чиновников и шпиков». В культурном мире, по мнению Амфитеатрова, едва ли найдется человек, способный «будучи в здравом уме» признавать террор нормальным государственным устоем в «перманентном» действии. Но и, обратно, едва ли кто здравомыслящий и опытный житейски рискнет опровергать изречение одного американского друга России, что «бешеную собаку сперва убивают, а уже потом о ней рассуждают».

Амфитеатров призывал к террору против большевиков не только внутри России, но и за ее пределами: «Нельзя, чтобы в то время, как в застенках ГПУ трещат выстрелы, умерщвляющие безвинно Долгоруких, Пальчинских и тысячи других, их же имена Ты, Господи, веси, - чтобы по Европе, как ни в чем не бывало, шлялись их палачи, облеченные в «неприкосновенные» звания «полпредов» и «торгпредов»; вся эта сволочь с окровавленными руками, открыто торгующая имуществом жертв своего разбоя, - с ее наглыми любовницами в краденых мехах и бриллиантах, с ее свитами из еще наглейших шпионов-чекистов, которые вон, в безнаказанной дерзости своей, дошли уже до того, что среди бела дня выкрадывают из эмиграции ее генералов.

Нельзя. И если с этой сволочью не умеет или не хочет справиться местная власть наших убежищ, то справиться и расправиться - прямое дело самой эмиграции, каких бы сложных рисков это ни представляло и каких бы временно трудных последствий это ни влекло.»

«И, к сожалению, - писал он, -- в сети провокации, пытавшейся разрушить БРП, попались тогда несколько деятелей, несомненно честных и даже энергичных, склонных к непосредственной активности, но страдающих русским пороком ревности ко всякому, кто «смеет делать то же самое дело, что я», в особенности если он «делает лучше, чем я», - и, отсюда, одержимых жестоким упрямством предубеждения. Теперь это, кажется, миновало, но все-таки если БРП существует и неутомимо действует, то эмиграция, за малым исключением нескольких крупных имен, была ему не помощницей, а тормозом.»

Амфитеатров не стал, как когда-то, рваться на родину: «Если в эмиграции останется только десять человек, я буду в их числе; два человека - одним из них буду я; один человек - это буду я».

Александр Валентинович Амфитеатров
(1862–1938)

АМФИТЕАТРОВ, АЛЕКСАНДР ВАЛЕНТИНОВИЧ (1862–1938), русский писатель. Родился 14 (26) декабря 1862 в Калуге, сын протоиерея, впоследствии настоятеля Архангельского собора в Московском Кремле. По образованию юрист. Начал печататься с 1882 в юмористических журналах «Будильник» и «Осколки», где познакомился с А.Чеховым. В 1891–1899 был сотрудником газеты А.С.Суворина «Новое время», вышел из редакции. До революции Амфитеатров не раз подвергался преследованиям за свое критическое отношение к самодержавию (фельетон Господа Обмановы, 1902, в котором высмеивается правящая династия, повлек за собой высылку автора под гласный надзор в Минусинск, затем замененный Вологдой).
С 1904 по 1916 Амфитеатров, исключая его поездку на театр русско-японской войны, жил в эмиграции, так как в России ему была запрещена литературная деятельность. Издавал в Париже журнал «Красное знамя» (1906–1907), в Италии близко сошелся с М.Горьким, который впоследствии стал одной из основных мишеней его обличительной публицистики в связи с позицией, занятой «буревестником революции» после октябрьского переворота. По возвращении в Петроград вновь преследовался за цикл Этюды, содержавший нападки на министра внутренних дел последнего царского правительства, был сослан в Иркутск и вернулся в столицу после февральских событий 1917.
К тому времени многочисленные романы, пьесы, очерки, памфлеты принесли Амфитеатрову широкую известность, его называли «русским Золя». Общее заглавие главного произведения Амфитеатрова – Концы и начала, оно включает романы Восьмидесятники (1907), Девятидесятники (1910–1911), Закат старого века (1910), Дрогнувшая ночь (1914); в эмиграции опубликованы Вчерашние предки (1928–1931); были задуманы, однако остались ненаписанными также Шестидесятники и Семидесятники.
По разъяснению автора, предпосланному заключительной части этой серии, ее читатель постоянно встречает уже известных ему действующих лиц, «несколько постаревших, в новых фазисах жизни и в изменившихся бытовых условиях». Амфитеатров видел свою задачу в том, чтобы проследить основные коллизии, которыми определялось историческое развитие русского общества в пору грандиозного перелома и кризиса вековых форм жизни. Амфитеатров вывел на сцену, наряду с вымышленными персонажами, реальные исторические лица (в его хронике появляются Суворин, Г.В.Плеханов, Ф.И.Шаляпин, М.А.Врубель). Действие происходит преимущественно в Москве, которая под пером Амфитеатрова стала, на взгляд критики, фокусом, голосом и лицом старой России.
За те двадцать лет, которые писатель отдал своей главной книге, ее жанр изменился: она начиналась как фактографически точная картина быта, нравов, коллизий эпохи, а дописывалась уже как исторический роман. Приближающаяся октябрьская катастрофа, оставаясь за рамками повествования, тем не менее подчиняет себе логику движения всех его основных линий.
Четыре послеоктябрьских года Амфитеатров прожил в Петрограде, откуда 23 августа 1921 бежал с семьей в Финляндию. Опыт этих лет отражен в публицистической книге Горестные заметы (1922), в ней два раздела. Вымирающий Петроград непосредственно навеян воспоминаниями о советском Петрограде, «превращенном в трепет инстинкта самосохранения, запуганном, забитом, опошленном, оподленном, несчастном из несчастных». Повесть о великой разрухе представляет собой обработку публичных выступлений после бегства, здесь также царит «спокойная суровая правда», отличающая статьи Амфитеатрова.
Отвергая иллюзии тех, кто сулил большевикам скорое падение, Амфитеатров доказывал, что этот режим, означающий «позорное мелочное рабство закабаленных масс», воцарился надолго и что, помимо многого другого, он сулит перспективу дегенерации русской культуры. Трагическая смерть Блока, гибель Гумилева, постыдная, на взгляд Амфитеатрова, «политическая двусмыленность» поведения Горького, – все это осознано как приметы начинающейся гибели великой культурной традиции. Сохранить ее, насколько возможно, Амфитеатров считал обязанностью эмиграции. Эта мысль лежит в основе его пространной лекции Литература в изгнании (1929).
(Из энциклопедии "Кругосвет")