Неужели вы не устаете? - не сдерживаюсь я. - Неужели не хотели никогда бросить это все и сосредоточиться на математике?

Гринберг реагирует спокойно:

Конечно, устаешь, и морально в том числе. Тем более что эта работа чрезвычайно рутинная. В ней нет романтики. Но в ней есть и много приятного. Работа прямого действия, как в Конституции. Ты видишь эффект, в математике такого нет. Ну разве что если ты доказал теорему Ферма. Но тут прямое действие совершенно другого рода. Меня чрезвычайно травмирует инфантильность всего, что я вижу, людей, их поведения. И мне близка идея решения своих проблем самому.

Благотворительный фонд, считает Павел, прекрасное место для самореализации. И сделать можно невероятно много. Уже сейчас в клинике Горбачевой бюджет помощи от «АдВиты» равен государственному. Это то, что измеряется деньгами, а много полезного можно сделать и без них.

«Познакомившись с Пашей, я поняла самое главное: каждый человек может что-то изменить, - говорит Лена. - Не потому, что всю жизнь прямо-таки мечтал заниматься благотворительностью и спасать людей, а потому, что просто что-то умеет и поэтому может что-то сделать. Не нужно быть мессией, святым, подвижником, матерью Терезой. Нужно быть просто человеком с руками-ногами, умеющим набирать буковки, придумывать и хотеть потратить какое-то количество времени. Это была очень важная встреча».

Фонд «Нужна помощь» собирает средства для работы шести лабораторий НИИ ДОГиТ имени Р.М. Горбачевой в Санкт-Петербурге. Это единственная в России клиника, где делают все виды пересадок костного мозга для взрослых и детей. На работу лабораторий нужно более 32 миллионов рублей в год. Это очень много, но если собрать эту сумму - можно спасти жизнь тысячам людей со всей страны. Вы можете подписаться на ежемесячное пожертвование. Пусть даже это будет небольшая сумма, но она поможет многим людям.

«Мы не бедные, мы богатые, у нас есть крепость духа и смирение, и мы можем их растить».

«Несмотря на мой продолжительный и мучительный мыслительный процесс, главный вопрос остался непонятым: по большому счету, свобода есть?? Больше импонирует полный фатализм, но сомнения возникают все регулярней…»

Женечка одаривала безоглядно, имея к тому призвание, отдавала больше чем брала, и истаяла, отдала себя всю. Ибо уходит первым тот, кто умеет отдавать.

Женечка еще хворает, томится, скучает. «Помечтай о чем-нибудь», – прошу я.

«О чем? Все сбылось», – откликается Женечка.

«Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не мучай меня, что же тебе все мало».

Если я пыталась возражать, ведь он (она) тебя любит, ответ был: «О любви должен судить тот, кому она адресована».

«Я не боюсь смерти, я боюсь страданий. И если выпало умирать, то я буду развиваться там».

«Больше никаких больниц, я не хочу быть меньше, чем я есть. Я не хочу терять последнее, что у меня осталось – собственное достоинство».

Мы признались друг другу, что думаем одинаково: даже лучше переболеть столь тяжко и выздороветь, и жить, ценя всякие маленькие нежные прикосновения жизни.

А Женечка уговаривала меня: «Не переживай, не расстраивайся так, мама, мне не было хорошо на свободе». И одновременно мечтала об этой свободе: «Наконец-то я знаю, что с собой делать».

«Какая я счастливая. Дождь, музыка, печенье и ты рядом!» Мне мечталось видеть Женечку счастливой, вот такое нам выпало счастье.

После выхода из комы Женечка порой недоумевала: как же так, ее, Женечки, не было здесь, на земле, а жизнь шла как шла, и люди жили, как ни в чем не бывало.

Такая борьба за жизнь, за которую приходится платить собственным унижением, стала казаться Женечке мелкой, недостойной, созрела готовность отдаться судьбе.

Как говаривала Женечка: «Никто не уважает, не ценит мои муки, страдания, боль. Каждый день я живу как последний».

Порой Женечка отталкивала мысль о болезни. Нет, Женечка здорова, а эти неопровержимые муки, они не знак болезни, они какой-то другой природы. Думается, это означало, что Женечка чувствовала сохранным свое глубинное «я», болезнь его не затронула, разве что обогатила.

При оформлении книги использованы рисунки Жени Кантонистовой и фотографии из архива автора

Они будут ждать. Кажется, многие.

Почему меня? Кто я такая? Почему я в этом уверена? Почему я хочу этого? Для чего это мне нужно? – не знаю. Но знаю, что хочу быть лучше, любить сильнее. Сейчас, кажется, это главное. Главное – путь к местами едва начертанным, местами ярко обведенным идеалам. Надеюсь, что приблизительно понимаю свое назначение.

Быть лучше – это относится ко всему.

Любить сильнее – это Его и Мое.

Быть лучше: стараться понимать окружающее в более близких мне проявлениях его сути и любить за это близкое. (И вот уже опять тебе ничего не хочется. Тогда надо заставлять себя.)

А надо ли?

Женечка, 10.02.1988

Памяти Женечки Кантонистовой

Это не беллетристика, не литература. Это документ прекрасной человеческой судьбы. Или, быть может, крик. Крик боли, вопль. Сплошная, на протяжении более чем двухсот страниц взрывная волна боли, любви, отчаяния. Это книга о самых трагических и серьезных проблемах, которые рано или поздно возникают в жизни каждого.

Почему она ошеломила столь многих? Людей бывалых, видавших виды, глядевших в глаза смерти не раз и в упор – смерти не обычной, венчающей долгую, насыщенную жизнь, смерти детской, которую невозможно принять и оправдать. Ничем, никакими доводами и убеждениями. Даже верой. И реакция на эту книгу у всех одна – оторопь, шок. Цветаева бы сказала: ожог. Ожог боли. И вместе с тем вся книга – сплошной знак вопроса. Недаром он вынесен в заглавие. В чем же этот вопрос?

Живет в Москве девочка. С фотографии на нас глядит красивое лицо – не столько обаятельное и кокетливое, сколько одухотворенное. Почему-то особенно хороша Женя с короткой стрижкой, с полуоткрытым ртом и открытой точеной шеей (август 1998 года). Во всем облике сквозит гармония и чистота. Пролистываю одну страницу и смотрю, как с обрыва в пропасть – пропасть боли и муки. Самая значительная фотография, та же, что и на обложке, – после выхода из комы. Лицо-маска из греческой трагедии с отрешенной, нездешней улыбкой. Аллегория страдания.

Девочке дано очень многое, все то, что в привычном понимании составляет счастье: мать, любившая ее невероятной, даже чрезмерной любовью, обожавшая ее всегда – с первого до последнего вздоха, одарявшая неизменной заботой, вниманием, уважением.

О родительской любви стоит сказать особо. Все мы любим и даже очень любим своих детей. Отдаем им свое время, тревожимся, переживаем за них. Терпим их причуды, несправедливости, грубости, повальный эгоизм. И прощаем. Неустанно прощаем им все. Тут нет особой доблести, хотя подчас это нелегко. Но очень редко встретишь такой силы родительскую любовь, какая проступает сквозь жгучие строки этой книги. Я, по правде сказать, и не встречала. Любовь, граничащая с благоговением, которое мы способны испытывать лишь в отдельные минуты (чаще всего в юности) по отношению к очень значительным людям. Но и девочка эта особая – достойная восхищения и обожания.

А между тем как часто в семье люди словно специально созданы для того, чтобы мучить и терзать друг друга: дети – родителей, родители – детей, муж – жену и наоборот, а чаще всего – взаимно.

Но перед нами совсем другой вид отношений: девушка в двадцать пять лет помогает родителям. А мать просит у дочери прощения, мать, которая сделала для нее больше, чем могла, больше, чем во власти человека. На форзаце, во вступительном слове сказано: «Это – памятник моей родной Женечке, погибшей от лейкемии в 27 лет». Действительно, памятник – не только ушедшему ребенку, но и материнской любви.

Способности даны девочке тоже выше средних. Прекрасное образование, социологический факультет МГУ, блистательный профессор-руководитель, диплом, аспирантура, головокружительная карьера. В двадцать пять лет Женя получает приглашение на работу в Совет Европы. Какой стремительный разбег! И столь же внезапная остановка. Недомогание и страшный диагноз – острая лейкемия, рак крови. Говорят, удар судьбы. Удар наотмашь, сбивающий с ног, опрокидывающий наземь. А вслед за ним – два года таких страданий, о которых невозможно читать без слез.

Девочка незаурядна во многом. Ей свойственны безоглядная щедрость и умение отдавать. Очень рано проявляется ее пугающая зрелость. «В юности Женечка полюбила Гамсуна, Набокова, Бродского, Довлатова, Сашу Соколова, Гессе, Томаса Манна, Фолкнера, Зингера, Кортасара, Борхеса».

Но самое, пожалуй, прекрасное в Женечке – редкое терпение и мужество во время болезни. Откуда они у совсем еще молодой девушки – барышни, как сказали бы в прошлом, теперь уже позапрошлом веке?

Мне кажется, что такие девочки встречаются ныне только в России, где только и возможна духовная и интеллектуальная жизнь такой интенсивности. Только здесь еще существует такая глубинная, подлинная причастность поэзии, литературе, живописи, такая громадная жажда знания и созидания.

А еще Женя наделена несомненным даром слова, ей дана лапидарность и художественность характеристик и определений: «Диагноз – гарантия обретения смысла, он заключается в ценности каждого мгновения» (из тезисов для конференции, посвященной времени). Может быть, это и есть один из основных уроков книги: «Неужели для того, чтобы полюбить город, надо из него уехать, чтобы начать дорожить жизнью, надо ее почти потерять, чтобы зауважать работу – получить на несколько месяцев отпуск, чтобы оценить природу – годами жить в городе…»

Ценность каждого мгновения жизни перед лицом смерти еще сильнее обнаруживает непрочность и эфемерность всякого земного благополучия. И какими мелкими кажутся в этом свете наши смехотворные амбиции, репутации, борьба самолюбий, тщеславие – вся эта шелуха и пустота нашей жизни.

Женечка уезжает на работу в Страсбург. Кто из нас не мечтал бы о таком? Однако «какое нечеловеческое одиночество поджидало тут Женечку, всегда грезившую свободой и одиночеством и всегда изнемогавшую под их тяжестью… Одиночество велико и многогранно, оно может вырастить тебя, а может и погубить, все в нем: растворение, приобщение к миру и себе, к своей глубине, отчуждение и разрыв с миром». А через несколько месяцев на нее обрушится страшная болезнь.

Последние два года ее жизни иначе как подвигом не назовешь – подвигом преодоления. Об этом невозможно писать в обычной повествовательной манере. Нарастание симптомов подобно уступам ада, медицинские процедуры – словно круги очищения: повторная химиотерапия, многочисленные пункции.

Испытание болезнью, помноженное на одиночество, выковало личность необычайной духовной силы: «в противостоянии болезни, в смертельном риске человек духовно растет и дорастает до самого себя».

В книге звучит немало упреков в адрес врачей, в особенности западных. Врачей, которые не пожалели и не пожелали дать матери надежду на то, что у дочери есть шанс на жизнь. Гастроэнтеролог спокойно бросает совсем еще юной девушке: «Вы все равно умрете». Особенно сильно это ранило там, в Европе, хотя проблема эта столь же остро стоит и здесь, в России.

Для лечащего врача-гематолога больная – лишь статистическая единица. «А как хотелось верить ему, благословлять его, пренебрегать его амбициозностью, враждебностью, уклончивостью…» Но, пожалуй, самый горький и справедливый упрек в адрес врачей состоит в том, что они не сделали всего возможного, не захотели выписать доноров костного мозга, хотя они были, и трансплантация могла спасти жизнь девушки. И в довершении всего они избегали общения с родителями.

Вся книга пронизана, напоена нежностью, иногда обескураживающей, настолько все это лично, для себя и для дочери, не для читательских глаз. Мать мечется, не знает, как унять боль, о чем молиться, она готова просить о смерти, чтобы заглушить боль и быть рядом с дочерью. Об этом невозможно читать и невозможно говорить. Последние два года она буквально пронесла дочь на руках, дважды готова была уйти вместе с ней. Какие нечеловеческие драмы разворачиваются рядом с нами, а как мы живем на их фоне?

Мне хотелось бы поцеловать эти исстрадавшиеся материнские руки и повторить то, что иногда западает в память прочнее и сильнее всего на свете, что написал однажды в сугубо личном письме к жене Мандельштам: «Любимого никто отнять не может». Мне хотелось бы хоть как-то, пусть неумело и выспренно, выразить всеобщее сострадание к обеим героиням. Всех, кому я рассказываю об этой книге и кто рассказал мне о ней. И еще мне хотелось бы написать Реквием. Реквием по всем страдающим и умирающим детям.

Первый, обычный и, в общем-то, здравый вопрос нерелигиозных людей: «Почему страдают и умирают дети? Бог не может допустить страдания невинных и безгрешных».

Наш опыт, вторя самым глубоким богословам, неустанно свидетельствует о том, что между миром и Богом лежит пропасть, что Бог вторгается в этот мир лишь Духом Святым, лишь потоками благодати и проявляется в творчестве и добре. Что тайна зла и страдания лежит в свободе, которую Бог даровал миру, и что доподлинно, реально и явственно существует метафизическое зло, которое мы так часто склонны недооценивать.

В земном плане, на поверхности вещей кажется, что перед этим злом мы бессильны. Мы болеем и умираем так же, как повелось с отпадения. Но между нами и смертью стоит распятый Бог, даже если мы об этом не знаем. Тот, Кто однажды и до конца времен заслонил нас от смерти, взял ее на себя и непреложно обещал воскресение. И только это дает нам силу и мужество выдержать все, что выпадает на нашу долю.

Когда мать переживает такое, ей невозможно жить дальше. А жить надо – из последних сил, скрепя сердце, уповая на грядущую встречу, которая затмит, как солнце, все временные, земные разлуки.

Памяти Жени Кантонистовой

Снова тень выкликаю оттуда,
Где последний повергнется враг,
И мелькает надежда на чудо
Или просто спасения знак.

Собиравшая в детстве камеи,
Что тебе испытать довелось?
Даже словом коснуться не смею
Истонченного нимба волос.

Эти веки рассохлись от соли,
И откуда-то сбоку ползла
Лава ужаса, страха и боли
Из вулкана безликого зла.

И на узеньком этом запястье
Посреди лиловеющих вен
Рвутся узы людского участья,
Ничего не оставив взамен.

Входит Вечность в больничные двери,
И Распятье темнеет в окне,
Упраздняя все споры о вере
И в церковной ограде, и вне.

Снова время больное измерьте
И ловите устами детей
Ослепительный образ бессмертья,
Восстающий из гула Страстей.

Анна Курт

От авторов

Женечка Кантонистова родилась 1 июня 1972 года в Москве. В 1989 году закончила школу № 64 (1284) с углубленным изучением английского языка. В том же году поступила на социологический факультет МГУ.

В 1994 году Женечка поступила в очную аспирантуру социологического факультета на своей родной кафедре «История и теория социологии».

Женечку, несомненно, привлекало аналитическое направление в науке. Обладая прекрасной эрудицией и памятью, умением мыслить последовательно и корректно, она из сопоставления различных мнений и подходов извлекала много нового и неожиданного, умела донести свою мысль до читателя во всей полноте и убедительности.

С марта 1994 по февраль 1997 года Женечка работала в Агентстве международного развития США специалистом проекта неправительственных организаций, куда была отобрана по результатам собеседования. Быстрый служебный рост в Агентстве, высокая оценка коллег, благодарственный сертификат, полученный из рук посла США в России – все это свидетельства высокой квалификации Женечки. В октябре-ноябре 1996 года Женечкой была предпринята поездка в США, целью которой явился сбор литературы, недоступной в России, но необходимой для продолжения работы над диссертацией в соответствии с теми высокими стандартами, которые Женечка считала для себя обязательными.

Нежная и хрупкая, прелестная, безоглядно смелая, Женечка всегда брала на себя весь груз ответственности и в личных, и в профессиональных делах, с неизменным мужеством всегда сама принимала важные решения. Со всеми и во всем была абсолютно, несгибаемо честна.

Женечка была гармоничным и поразительно искренним человеком. Все настоящее всегда привлекало ее. Женечка прекрасно разбиралась в искусстве. Как потрясающее личное событие, радующее или ранящее, переживала встречу с красотой – в живописи, музыке, книгах, кино, живой жизни. Умела быть заразительно веселой, удивляя и очаровывая всех своим громким и чудным смехом, и всегда – неотразимо обаятельной. Ее естественность, равно как и чувствительность к жизненным происшествиям, ошеломляла. И скрыть этот дар обаяния и искусство удивлять Женечка была не в силах даже при самом поверхностном общении, как не была способна к равнодушному нейтральному разговору и раскрывалась для внимательных глаз вся, даже спрашивая дорогу у случайного прохожего. Женечка не умела быть нейтральной. И не терпела банальности поведения и выражения. Некоторые люди потрясали ее, и она просто влюблялась в них, другие сразу вызывали протест. Женечка владела изысканной и своеобразной манерой разговора, очень женственной и интеллигентной – из какой-то другой эпохи, в ее рассказах самые непривлекательные персонажи приобретали романтические черты, заимствуя у рассказчика благородство натуры. Многие ее оценки людей и обстоятельств обладают тем удивительным свойством, что настигают людей через многие годы и только тогда вполне осознается их живой смысл. И ты вдруг видишь что-то ее глазами. Женечка обладала искусством выглядеть элегантно, ее живая красота жила вместе с душой и светилась всегда по-разному. Изящество и грация неотступно сопровождали самые обыденные, простые Женечкины поступки, которые благодаря этому выглядели как таинства, а не как затверженные механические действия, и чувство глубокого смысла и прелести происходящего никогда не оставляло близких и любящих ее людей. В 1997 года Женечка, пройдя многоступенчатый конкурс, одна из первых российских граждан, получила приглашение на работу в Совет Европы по предоставленной России квоте. На комиссию в Страсбурге решающее впечатление произвели ее опыт, образование и неподдельная искренность. С марта 1997 года Женечка работает в Департаменте политических дел специалистом по внешним связям. В сентябре 1997 года в Братиславе на заседании Ассамблеи ООН должен был состояться ее доклад в качестве эмиссара Совета Европы с изложением точки зрения Совета на события в Югославии. По дороге Женечка заехала в Москву, где ей был поставлен диагноз «острая лейкемия». Женечка проходила курс лечения в больницах Страсбурга. Два с половиной года болезни она несла на себе страшный груз физических и душевных страданий. Были и боль, и ужас, и «переоценка ценностей», и героическая стойкость. В тесной клетке мук Женечка узнала о жизни и смерти что-то, многим из нас, «свободным», недоступное.

Наталия Кантонистова, Павел Гринберг

Наталия Кантонистова. Плач по Женечке (1972–1999)

Женинька, маленькая, прости меня, прости меня, прости меня.

Доченька, доченька!

Все тебе, все твое!

Эти горы, вдали синеющие, горькие, пылкие, влекомые, влекущие, небо и землю соединяющие.

Твои – водопады, речушки, пруды, прудики, моря, океаны,

лужи, окоемы.

Твои – цветы, рдеющие, лиловеющие, льющие синеву, горделивые, застенчивые, устремленные к солнцу, прячущиеся от

него, влюбленные в жизнь.

Твои – травы, трепещущие на ветру, деревья ветвистые,

деревья круглолицые, нежность рождающие, силы дарующие.

Солнце, звезды, их свет, небо, осиянное их светом, воздух, напоенный их музыкой.

Доченька, Доченька, откройся, прими эти дары. И любовь,

огромней которой нет, прими!

Радуйся!

Так написала я в дни первого нарождающегося ужаса, и листочки, вырванные из блокнота, положила Женечке, лежащей на больничной койке, под подушку. Листочки эти сохранены вместе с единственным письмом, посланным мною Женечке, и возвращены мне за ненадобностью. Адресат их, моя Женечка, моя маленькая, ушла из этого мира.

Где ты теперь, Женечка? Отзовись!

Прости меня, маленькая, прости и за то, что твой уход столь велик для меня, а я для него столь мала, что не могу почувствовать все целиком. Все какие-то фрагменты, осколки, и боль кромешная.

Прости меня, маленькая, наверное, я делаю и говорю что-то не так, я совсем потерянная. Да, мне не хватает бесстрашия, силы духа последовать за тобой, веры в то, что мы где-то там встретимся. Маленькая Женинька, я все думаю о твоих муках: как же безмерны, как чудовищны они были, и все так же не могу понять и, конечно, никогда не пойму, Господи, для чего же они были.

Женинька моя, помнится, не раз я виноватилась в большом и малом, все житейские сложности и все неразрешимое бытийное пытаясь покрыть, разрешить своей виной. А ты, Солнышко мое, противилась, и, должно быть, не только для того, чтобы облегчить мне ношу, а по своему пониманию мироустройства. «Я думаю, в мире есть что-то, помимо твоей вины», – так не раз говорила ты, моя Женинька.

Когда-то, теперь кажется, совсем давно, когда все по нынешним меркам было благополучно, думала я порой о возможности того, что моя маленькая когда-то уйдет, конечно, когда меня уже не будет, и думала как о чем-то мирном и естественном. Ведь Женечка такая необыкновенная, ей дано будет проникнуть в те области и сферы, где нет места страху.

Но мы не успели, и даже моя маленькая, мое солнышко, моя Женинька не успела, хотя и были взлеты: «Мы не бедные, мы богатые, у нас есть крепость духа и смирение, и мы можем их растить».

А вот вырастить их мы, наверное, не успели… Говорю от себя, и полноты знания в том нет, и все же, все же чаще нас с головой накрывали отчаяние и мрак, враждебность и безжалостность мира.

Моя маленькая, моя Женечка, в марте 1997 года уехала из Москвы, из дома, работать в Страсбург, а к сентябрю из отдельных недомоганий сложился страшный диагноз – лейкемия. Диагноз был поставлен четвертого сентября, в районной поликлинике, в Москве, куда Женечка приехала на каникулы. Не мешкая, за Женечкой прислали «Скорую помощь», чтобы отвезти в больницу. Мы тогда, на что-то надеясь, сомневаясь в диагнозе, да просто потеряв голову, ехать отказались и отправились в Гематологический центр РАМН РФ на следующий день сами. Диагноз там подтвердили, и доктор Менделеева посоветовала Женечке лечиться во Франции, коль скоро есть такая возможность. Помню я, неофит в ту пору, подошла к недоброй памяти доктору Грибановой и начала ее расспрашивать о трансплантации костного мозга, полагая, что именно в ней, в этой самой трансплантации, может быть, наше спасение. И бескорыстно-жестокая доктор Грибанова на мои наивные вопросы просто так, безо всякой на то нужды, ответила: «До пересадки мозга надо еще дожить». Еще один удар в солнечное сплетение, а сколько их еще будет. Подобрал меня в тот день доктор Шкловский, вдохнувший веру словами: «С этим диагнозом можно жить и иметь семью». «Жить и иметь семью», – так я себе потом и твердила, так твердила и Женечке.

Седьмого сентября Женечка улетела в Страсбург, и началось ее лечение в Страсбургском госпитале. Нам объяснили, что лечение по плану состоит из трех циклов химиотерапии, а там, Бог даст, с такой-то долей вероятности, Женечка будет здорова. Девятнадцатого ноября 1999 года Женечка умерла.

ъБНЕФЛЙ ПВ ПДОПК ЛОЙЗЕ

- чТЕНЕОЙ ДЧБ

- рЕТЧПЕ ЧТЕНС - РТПЗТЕУУЙС. юЕФЛП ПВПЪОБЮЕОП ОБЮБМП (ДБО ЧЕЛФПТ), ЛПОЕГ ФХНБОЕО ЙМЙ ОЕЙЪЧЕУФЕО

- уНЩУМ ЦЙЪОЙ - ЬФП РПЙУЛ УНЩУМБ ЦЙЪОЙ. уНЩУМ ОБИПДЙФУС, ФЕТСЕФУС, ОБИПДЙФУС ОПЧЩК

- еУФШ УЧПВПДБ ОБКФЙ Й РПФЕТСФШ УНЩУМ, Б ФБЛЦЕ ПФ РПЙУЛБ ВЕУРЕЮОП ПФЧМЕЮШУС

- рТЙУХЭЙ ЫЙТПФБ ЧППВТБЦЕОЙС Й ДЕКУФЧЙК. тБЪВТПУ УНЩУМПЧ, БНРМЙФХДБ

- у ДЙБЗОПЪПН ЧТЕНС ПУФБОБЧМЙЧБЕФУС. ч РТПГЕУУЕ ВПМЕЪОЙ ЧУЕ ДЕКУФЧЙС ЧОЕ ЧТЕНЕОЙ

- х ЮЕМПЧЕЛБ ПДОП ЦЕМБОЙЕ - ЮФПВЩ ЧТЕНС УОПЧБ РПЫМП

- лПЗДБ ЧТЕНС ПУФБОБЧМЙЧБЕФУС, РТЕЛТБЭБЕФУС РПЙУЛ УНЩУМБ, РТЕЛТБЭБЕФУС ОБ ЖБЪЕ "ХФЕТСО"

- дЙБЗОПЪ - ЗБТБОФЙС ПВТЕФЕОЙС УНЩУМБ, ПО ЪБЛМАЮБЕФУС Ч ГЕООПУФЙ ЛБЦДПЗП НЗОПЧЕОЙС

- оП ЧТЕНС ВПМШЫЕ ОЕ ЙДЕФ, ПУФБОПЧЙМПУШ, УМЕДПЧБФЕМШОП, УХЭЕУФЧПЧБОЙЕ ВЕУУНЩУМЕООП

- еУМЙ ПОП УОПЧБ ОБЮЙОБЕФ ЙДФЙ, ПОП ХЦЕ ТЕЗТЕУУЙЧОПЕ, ОЕ У ОБЮБМБ, Б ДП ЛПОГБ

- уНЩУМ РТЙУХФУФЧХЕФ РПУФПСООП - ГЕООПУФШ ЛБЦДПЗП НЗОПЧЕОЙС (ЧЩТБУФБЕФ ЙЪ ЦБМПУФЙ ПВ ХФЕТСООПН РТПЗТЕУУЙЧОПН ЧТЕНЕОЙ)

- рТЙУХЭЕ ЛТПИПВПТУФЧП. мАДСН ОЕДПУФХРОБ ЫЙТПФБ ЧППВТБЦЕОЙС Й ДЕКУФЧЙК, П ОЕК НПЦОП ФПМШЛП ЧУРПНЙОБФШ

- рТПЗТЕУУЙЧОПЕ Й ТЕЗТЕУУЙЧОПЕ ЧТЕНС РПДПВОП МЕФПЙУЮЙУМЕОЙА РПУМЕ ти Й ДП ти

ь ФП - ФЕЪЙУЩ еЧЗЕОЙЙ лБОФПОЙУФПЧПК, ОБРЙУБООЩЕ Ч ОБЮБМЕ 1999 ЗПДБ ДМС НЕДЙГЙОУЛПК ЛПОЖЕТЕОГЙЙ, РПУЧСЭЕООПК ЧТЕНЕОЙ ЗМБЪБНЙ ВПМШОЩИ Й ЧТБЮЕК.

вЙПЗТБЖЙС БЧФПТБ ФЕЪЙУПЧ: еЧЗЕОЙС лБОФПОЙУФПЧБ ТПДЙМБУШ 1 ЙАОС 1972, Ч 1989 З. ЪБЛПОЮЙМБ ЫЛПМХ # 64 (БОЗМЙКУЛХА), РПУФХРЙМБ Ч нзх ОБ УПГЙПМПЗЙЮЕУЛЙК ЖБЛХМШФЕФ, РП ПЛПОЮБОЙЙ РПУФХРЙМБ Ч БУРЙТБОФХТХ. у НБТФБ 1994 РП ЖЕЧТБМШ 1997 ТБВПФБМБ Ч бЗЕОФУФЧЕ нЕЦДХОБТПДОПЗП ТБЪЧЙФЙС уыб УРЕГЙБМЙУФПН РТПЕЛФБ ОЕРТБЧЙФЕМШУФЧЕООЩИ ПТЗБОЙЪБГЙК, ЛХДБ ВЩМБ ПФПВТБОБ РП ТЕЪХМШФБФБН УПВЕУЕДПЧБОЙС. ч 1997 ЗПДХ, РТПКДС НОПЗПУФХРЕОЮБФЩК ЛПОЛХТУ, ПОБ ПДОПК ЙЪ РЕТЧЩИ ТПУУЙКУЛЙИ ЗТБЦДБО РПМХЮБЕФ РТЙЗМБЫЕОЙЕ ОБ ТБВПФХ Ч уПЧЕФ еЧТПРЩ РП РТЕДПУФБЧМЕООПК тПУУЙЙ ЛЧПФЕ.

у НБТФБ 1997 ЗПДБ ТБВПФБЕФ Ч уФТБУВХТЗЕ Ч дЕРБТФБНЕОФЕ рПМЙФЙЮЕУЛЙИ ДЕМ УРЕГЙБМЙУФПН РП ЧОЕЫОЙН УЧСЪСН. оБ УЕОФСВТШ 1997 Ч вТБФЙУМБЧЕ ВЩМ ОБНЕЮЕО ДПЛМБД е.лБОФПОЙУФПЧПК Ч ЛБЮЕУФЧЕ ЬНЙУУБТБ уПЧЕФБ еЧТПРЩ РП ЧПРТПУБН, УЧСЪБООЩН У УПВЩФЙСНЙ Ч аЗПУМБЧЙЙ. рП ДПТПЗЕ ПОБ ЪБЕЪЦБЕФ Ч нПУЛЧХ РПЧЙДБФШ ТПДОЩИ, ЪДЕУШ ЦЕ Ч ТБКПООПК РПМЙЛМЙОЙЛЕ ЕК ВЩМ РПУФБЧМЕО ДЙБЗОПЪ - ПУФТБС МЕКЛЕНЙС.

еЕ МЕЮЙМЙ Ч уФТБУВХТЗЕ. вЩМБ ИЙНЙПФЕТБРЙС, УЧСЪБООБС У ОЕК ЛПНБ, ЧЩИПД ЙЪ ЛПНЩ (ЧФПТПЕ ТПЦДЕОЙЕ), ТЕНЙУУЙС, ЧЩИПД ОБ ТБВПФХ, ТЕГЙДЙЧ... оБ НПНЕОФ ОБРЙУБОЙС ЧЩЫЕРТЙЧЕДЕООЩИ ФЕЪЙУПЧ ДМС ЛПОЖЕТЕОГЙЙ П ЧТЕНЕОЙ УБНПК цЕОЕ ЧТЕНЕОЙ ПУФБЧБМПУШ НЕОШЫЕ ЗПДБ. 19 ОПСВТС 1999 ЗПДБ ЕЕ ОЕ УФБМП. еК ВЩМП 27.

ьФП ФП, ЮФП НЩ РТПЮФЕН Ч РТЕДЙУМПЧЙЙ Л ЛОЙЗЕ ("чУЕ ФБЛ ХНЙТБАФ?" урВ, мЙНВХУ рТЕУУ, 2001) , БЧФПТБНЙ ЛПФПТПК СЧМСАФУС рБЧЕМ зТЙОВЕТЗ Й оБФБМШС лБОФПОЙУФПЧБ - цЕОЙОБ НБНБ.

рЙУБФШ ТЕГЕОЪЙА ОБ ФБЛХА ЛОЙЗХ ФП ЦЕ, ЮФП, УЛБЦЕН, ЗПЧПТЙФШ П НПДЕМЙ Й ДЙЪБКОЕ МБЗЕТОПЗП ВХЫМБФБ, - РПЮФЙ ЮФП ВЕЪОТБЧУФЧЕООП. уХДЙФШ П ОЕК ЛБЛ П ЛОЙЗЕ ОЕЧПЪНПЦОП Й ОЕ ДПМЦОП. дБ Й ПРТЕДЕМЙФШ ЕЕ ОЕМШЪС ЙОБЮЕ, ЮЕН ТБЪЗПЧПТ П ЦЙЪОЙ Й УНЕТФЙ. лОЙЗБ РПФТСУБЕФ ОЕ ФПМШЛП ХДЙЧЙФЕМШОПК МЙЮОПУФША ЕЕ ЗМБЧОПК ЗЕТПЙОЙ (Б ЬФП УМПЧП РТЙНЕОЙНП Л цЕОЕ лБОФПОЙУФПЧПК ВЕЪ ЧУСЛПК МЙФЕТБФХТОПК ХУМПЧОПУФЙ), ОЕ ФПМШЛП ХДЙЧЙФЕМШОПК МЙЮОПУФША БЧФПТБ - ЕЕ НБНПК, УХНЕЧЫЕК ОЕ ФПМШЛП ЧЩТБУФЙФШ УЧПА ДПЮШ ФБЛПК, ПВТЕУФЙ УЕВС Ч ОЕК, РТПЦЙФШ У ОЕК - Й Ч ОЕК - ЕЕ ЦЙЪОШ, ОП, РПФЕТСЧ, ЧЩРМЕУОХФШ УЧПА ВЕЪПЗМСДОХА Й ВЕУЛТБКОАА МАВПЧШ, ПФЮБСОЙЕ, ОЕОБЧЙУФШ, ПВЙДХ, ВМБЗПДБТОПУФШ, РПРЩФЛХ ПУПЪОБОЙС, ОБДЕЦДХ ОБ ЧУФТЕЮХ ОБ УФТБОЙГЩ ЬФПК РТЕДЕМШОП ЮЕУФОПК ЛОЙЗЙ.

чЩРМЕУОХФШ, ОЕ ТБУРМЕУЛБЧ Ч УМПЧБИ. еНЛП Й СТЛП ОБУФПМШЛП, ЮФП ОЕ ТБЪДЕМЙФШ Й ОЕ ЧЪСФШ ОБ УЕВС ИПФС ВЩ НЙММЙПООХА ЮБУФШ ЕЕ ФСЦЕУФЙ Й ВПМЙ ОЕЧПЪНПЦОП. оП УДЕМБФШ ЬФП РТПУФП ФБЛ, ОБ ПДОЙИ ЬНПГЙСИ ФПЦЕ ОЕ ХДБУФУС. уБНБ ЛОЙЗБ - РПЙУЛ ХУЛПМШЪБАЭЕЗП УНЩУМБ, РМБЮ ПУНЩУМЕОЙС. юФПВЩ РПОСФШ, ОБДП ЧПЪЧТБЭБФШУС, РЕТЕЮЙФЩЧБФШ, ЧОЙЛБФШ, РТЙНЕТСФШ ОБ УЕВС. оЙ ПДОПК ФТЙЧЙБМШОПК ЖТБЪЩ. чУЕ ЧЩОПЫЕОП. чУЕ ОБРТБЧМЕОП ОБ УХФШ. оЙ ПДОПЗП ПВЭЕЗП НЕУФБ. оЙЛБЛЙИ ЗПФПЧЩИ ПФЧЕФПЧ. чЕДШ Х ЧУСЛПК ЦЙЪОЙ Й УНЕТФЙ ОЕФ РТЕГЕДЕОФПЧ.

лБЦДБС ЛОЙЗБ, ЪБ ЛПФПТПК УФПЙФ РПДПВОЩК ПРЩФ, ЧУЕЗДБ ЕДЙОУФЧЕООБС. (дБ Й Ч ПФМЙЮЙЕ ПФ ДЕУСФЛПЧ, УЛБЦЕН, БОЗМПСЪЩЮОЩИ ЛОЙЗ, РП-ТХУУЛЙ ЛОЙЗ ОБ ЬФХ ФЕНХ ДЕКУФЧЙФЕМШОП ЕДЙОЙГЩ...)

"чУЕ ФБЛ ХНЙТБАФ?" - ЛОЙЗБ, ХОЙЛБМШОБС РП ЦБОТХ, ДТЕЧОЕНХ Й ОБРТПЮШ ЙЪЯСФПНХ ЙЪ "УЕЗПДОС". ьФП ЦБОТ РМБЮБ. ч РМБЮЕ БЧФПТ ЪБОЙНБЕФ ЪБЧЕДПНП ЧФПТЙЮОПЕ НЕУФП, Ч ГЕОФТЕ ЦЕ - БДТЕУБФ, РТЙУХФУФЧХАЭЙК Ч ФЕЛУФЕ, ОП ЪБЧЕДПНП ПФУХФУФЧХАЭЙК Ч НЙТЕ.

пДЙО ВЙПМПЗ ПВЯСУОСМ НОЕ, ЮФП ЮЕМПЧЕЮЕУЛБС РБНСФШ ХУФТПЕОБ ФБЛ, ЮФП ОЕ РПНОЙФ ВПМЙ. нЩ РПНОЙН, ЛБЛ ВЩМП ВПМШОП, ЛБЛ ВЩМП РМПИП, ОП УБНХ ВПМШ ХДЕТЦБФШ Ч РБНСФЙ ОЕЧПЪНПЦОП. вЩФШ НПЦЕФ, ФБЛ ТБВПФБЕФ ЙОУФЙОЛФ РТПДПМЦЕОЙС ТПДБ. йВП НЩ РПНОЙН ОЕ ВПМШ, ОП П ВПМЙ. нЩ ЪОБЕН ОЕ УНЕТФШ, ОП П УНЕТФЙ. ч УРБУЙФЕМШОХА ПЛТХЗМПУФШ ЬФПЗП "п" НЩ ХИПДЙН Й Ч ОЕК ДПЦЙДБЕНУС - УЧПЕЗП МЙ ЮБУБ, ЮБУБ МЙ УЧПЙИ ВМЙЪЛЙИ.

чУЕ НЩ, ЦЙЧЩЕ ТПЧЕУОЙЛЙ ЙМЙ УПЧТЕНЕООЙЛЙ цЕОЙ, РХУФЙЧЫЙУШ ОБ ДЕВАФ , ЛПОЕЮОП, ОЕ ЪОБМЙ Й РТПДПМЦБЕН ОЕ ЪОБФШ, ЮФП ФБЛ ВЩЧБЕФ . оЕ ЪОБЕН ФЕН ОЕЪОБОЙЕН, ЛПФПТЩН ЦЙЧЩН ОЕ ДБОП ЪОБФШ П УНЕТФЙ. оП Л ЬФПНХ УЧСФПНХ ОЕЪОБОЙА РТЙНЕЫЙЧБЕФУС Й ЙОПЕ, ЛХДБ НЕОЕЕ ОЕЧЙООПЕ. ч ОБЫЕН ПВЭЕУФЧЕ УБНБ ФЕНБ ЕЦЕДОЕЧОПК УНЕТФЙ ПЛБЪЩЧБЕФУС НБТЗЙОБМШОПК, ПОБ ПФФПТЗБЕФУС ОЕ ФПМШЛП РТПУФЩНЙ ЗТБЦДБОБНЙ, ОП Й НЕДЙЛБНЙ. уНЕТФШ Й УНЕТФОПУФШ НПЦОП ПУЧПЙФШ ФПМШЛП Ч НЕТХ МЙЮОПЗП ПРЩФБ Й ЗПТС, ОП ОЕ УПГЙБМШОП. зТБОЙГБ Ч ПВЭЕУФЧЕ РТПИПДЙФ ОЕ ФБН, ЗДЕ РТПМЕЗБЕФ ЙУФЙООПЕ ТБЪДЕМЕОЙЕ: ОЕ НЕЦДХ ЦЙЧЩНЙ Й НЕТФЧЩНЙ, Б НЕЦДХ ЪДПТПЧЩНЙ Й ВПМШОЩНЙ. й ПВ ЬФПН ЛОЙЗБ.

лОЙЗБ П МАДСИ, Б ОЕ П РБГЙЕОФБИ. п РЕТЕУНПФТЕ ГЕООПУФЕК (цЕОС ЮЙФБЕФ ф.нБООБ "йПУЙЖ Й ЕЗП ВТБФШС" , РТПЧПДС НОПЗПЮЙУМЕООЩЕ РБТБММЕМЙ НЕЦДХ РТЕВЩЧБОЙЕН йПУЙЖБ Ч СНЕ, ОЕЙЪВЕЦОЩН ЙЪНЕОЕОЙЕН ЧЙДЕОЙС НЙТБ "ПФФХДБ" Й УЧПЕК ВПМЕЪОША).

лОЙЗБ П ЮЙУФПК "ГЙЧЙМШОПК" ПДЕЦДЕ ЪДПТПЧЩИ ТСДПН У РТЕДУНЕТФОЩНЙ РТПУФЩОСНЙ Й ОБЗПФПК. п ТБЪОЙГЕ НЕЦДХ УЛМПОЕООЩНЙ Х РПУФЕМЙ Й ОБЧЙУБАЭЙНЙ ОБД РПУФЕМСНЙ. п УЧПВПДЕ. п ЪОБОЙЙ vs. ЪОБОЙСИ.

"с РТЕДМБЗБМБ ДЧБЦДЩ: "дБЧБК ХКДЕН, ХКДЕН ЧНЕУФЕ". цЕОЙОШЛБ НХЦЕУФЧЕООП ПФЛМПОСМБ <...> дМС цЕОЕЮЛЙ ФБЛПК ХИПД СЧЙМУС ВЩ ПФТЙГБОЙЕН ХЦЕ РТПКДЕООПЗП, РПУФЙЗОХФПЗП ЕА, ТБЪТХЫЕОЙЕН РПУФТПЕООПЗП ЧОХФТЕООЕЗП ЮЕМПЧЕЛБ. цЕОЕЮЛЕ ЧБЦОП ВЩМП УПИТБОЙФШ РТЕДУФПСОЙЕ РЕТЕД УНЕТФША, ПВТЕФБС ПРЩФ ХНЙТБОЙС, ЧИПЦДЕОЙС Ч УНЕТФШ ".

"нЩ ОЕ ЪОБМЙ: РТЙНЕТЙЧБФШУС МЙ ОБН Л УНЕТФЙ, ЙУЛБФШ МЙ Ч ОЕК УЧЕФ, ПУЧПВПЦДБФШУС МЙ ПФ УФТБИБ РЕТЕД ОЕК. йМЙ ЦЕ ЧЩТБЭЙЧБФШ Ч УЕВЕ ОБДЕЦДХ, ХЮЙФШУС ВЕУУФТБЫЙА ЦЙФШ ОБ ЛТБА УНЕТФЙ. цЕОЕЮЛБ: "с ОЕ ВПАУШ УНЕТФЙ, С ВПАУШ УФТБДБОЙК. й ЕУМЙ ЧЩРБМП ХНЙТБФШ, С ВХДХ ТБЪЧЙЧБФШУС ФБН". б ОБ ДЕМЕ, ОБ ДЕМЕ НЩ ВБМБОУЙТПЧБМЙ, ОЕ ХНЕС РТЙУФБФШ ОЙ Л ФПНХ, ОЙ Л ДТХЗПНХ ВЕТЕЗХ, ВЕЪ РПЮЧЩ РПД ОПЗБНЙ. зДЕ ФХФ ВЩМП НЕУФП УНЙТЕОЙА? чЕТОП, ПОП ДПМЦОП ВЩМП ЙЪОБЮБМШОП ВЩФШ: РТЙОСФШ МАВХА ХЮБУФШ У ЗПФПЧОПУФША, ТБДПУФША, НЙТПН. уНЙТЕОЙЕ ЦЕ ЛБЛ ТЕЪХМШФБФ ОЕХНЕОЙС ОБКФЙ ФПЮЛХ ПРПТЩ, ЧЩОХЦДЕООПЕ, ВЕЪОБДЕЦОПЕ - ОЕ ЕУФШ МЙ ПОП РТПУФП ПФЛБЪ ПФ РПЙУЛБ УНЩУМБ, ПФЫБФЩЧБОЙЕ ПФ ОЕТБЪТЕЫЙНПЗП? б ЕУМЙ РПРТПУФХ: НЩ ОЕ ХНЕМЙ ХНЙТБФШ ".

оБ ПВМПЦЛЕ ЛОЙЗЙ - ФПМШЛП ЖПФПЗТБЖЙС: ФПОЛЙК ПЧБМ АОПЗП РТЕЛТБУОПЗП МЙГБ, РПМОПЗП ЗТБГЙЙ Й ПВБСОЙС, ТБЪМЕФ ВТПЧЕК, ТБЪТЕЪ ЗМБЪ У ЛБТФЙОЩ НБУФЕТБ УЕЧЕТОПЗП чПЪТПЦДЕОЙС, ЗХВЩ УМПЦЕОЩ Ч РПМХХМЩВЛХ... Й ФЕЛУФ ЪБЗМБЧЙС - ЧПРТПУ, УПТЧБЧЫЙКУС У ЬФЙИ ЗХВ ЪБ ОЕУЛПМШЛП ДОЕК ДП УНЕТФЙ: "чУЕ ФБЛ ХНЙТБАФ?". хНЙТБАФ - ЧУЕ. фБЛ - ЕДЙОЙГЩ, ЛПФПТЩН ДБОП...

"цЕОЕЮЛБ Ч РСФОБДГБФШ МЕФ ТЙУХЕФ УЧПА ЗМБЧОХА ЛБТФЙОХ "уЙТЕОШ Ч ИТХУФБМШОПК ЧБЪЕ" - РПУМЕ ФПЗП, ЛБЛ, ЦЕМБС РПУФБЧЙФШ ВХЛЕФ УЙТЕОЙ, ОБМЙЧБЕФ Ч ОЕЕ ЛЙРСФПЛ, Й ЧБЪБ, ОЕ ЧЩДЕТЦБЧ, ДБЕФ ФТЕЭЙОХ. б цЕОЕЮЛЕ ИПЮЕФУС ЧПУУФБОПЧЙФШ ЧБЪХ Й УПИТБОЙФШ УЙТЕОШ Ч ЕЕ ВХКОПН ГЧЕФЕ. й цЕОЕЮЛЕ ЬФП ХДБЕФУС ".

пВТЕУФЙ ГЕМШОПУФШ. оЕ Ч ЬФПН МЙ ЧОХФТЕООСС ЖПТНБ УМПЧБ "ЙУГЕМЕОЙЕ"? оЕ ОБ ЬФП МЙ ДПМЦОП ВЩФШ ОБРТБЧМЕОП МАВПЕ МЕЮЕОЙЕ? хЧЩ, ЬФПФ ЧПРТПУ БДТЕУХАФ УПЧТЕНЕООПК НЕДЙГЙОЕ УМЙЫЛПН НОПЗЙЕ...

ч ЦЙЪОЙ, ТБЪМПНМЕООПК ДЙБЗОПЪПН, цЕОС ЧЕДЕФ ВПТШВХ ЪБ УЧПА ГЕМШОПУФШ. ч ЛБЛПК-ФП НПНЕОФ ПОБ ЧЩВЙТБЕФ УЧПВПДХ. пОБ ПФЛБЪЩЧБЕФУС ПФ ХЦЕ ВЕЪОБДЕЦОПЗП МЕЮЕОЙС, ПФ ВПМШОЙГ, ЧТБЮЕК, ХОЙЦЕОЙК. пОБ ПЭХЭБЕФ УЧПЕ РТБЧП ХНЕТЕФШ УПВПК. й ЛОЙЗБ ЖЙЛУЙТХЕФ ЬФП У ДПЛХНЕОФБМШОПК РПДТПВОПУФША. ьЛУЛХТУЩ Ч РТПЫМПЕ, Ч ДЕФУФЧП, Ч УФХДЕОЮЕУЛХА АОПУФШ, ПФТЩЧЛЙ ЙЪ РЙУЕН Й ДОЕЧОЙЛПЧ РЕТЕНЕЦБАФУС У ПРЙУБОЙСНЙ РПУМЕДОЙИ НЕУСГЕЧ. дЕОШ ЪБ ДОЕН. уФТБУВХТЗ, дХТВБИ, рБТЙЦ, оЙГГБ. чЛМЕКЛЙ У ЮЕТОП-ВЕМЩНЙ ЖПФПЗТБЖЙСНЙ.

фБЛ ЙУЛХУЙФЕМШОП РПДХНБФШ: ОХ, РП ОБЫЙН ТПУУЙКУЛЙН НЕТЛБН, ЙН ЕЭЕ РПЧЕЪМП - ВЩМЙ ВМЙЪЛЙЕ, ВЩМЙ ДЕОШЗЙ ОБ МЕЮЕОЙЕ, Й РЕТЕД ХИПДПН ВЩМП ОБ ЮФП УНПФТЕФШ. зПТЩ, МЕУОЩЕ ФТПРЙОЛЙ, ЧЙД ЙЪ ПЛОБ ЛЧБТФЙТЩ Й ДБЦЕ ВПМШОЙГБ: ВПМШОЙГБ ФБ Й ВПМШОЙГБ ОБЫБ - ДБТПН, ЮФП ПДОП УМПЧП.

чУЕ-ФБЛЙ РПУМЕДОЙНЙ ВЩМЙ ОЕ РБМБФБ ОБ ДЧЕОБДГБФШ ЮЕМПЧЕЛ, ФБТБЛБОЩ, ФТЕЭЙОЩ ОБ РПФПМЛЕ, РТХЦЙООБС ЛТПЧБФШ, РТЕЧТБФЙЧЫБСУС Ч ПТХДЙЕ РЩФПЛ, ФЭЕФОЩЕ РТПУШВЩ П ОПТНБМШОПН ПВЕЪВПМЙЧБАЭЕН... чУЕ ФБЛ. й РТЙ ЬФПН ДП ЮЕЗП ЦЕ ОЙЛЮЕНОБ Й ВЕУУНЩУМЕООБ ЬФБ НЩУМШ П "ЧЕЪЕОЙЙ"! оБ ЪБДОЕК УФПТПОЕ ПВМПЦЛЙ МАВЙНЩК ЧЙД ОБ ЪБНЛПЧЩК ИПМН Ч дХТВБИЕ: ВЕЪНСФЕЦОЩК РЕКЪБЦ, ИПМН, ЧЙОПЗТБДОЙЛЙ, ЛТБУОЩЕ ЮЕТЕРЙЮОЩЕ ЛТЩЫЙ ДПНПЧ. "ъБ РЕКЪБЦ, УРПУПВОЩК ПВПКФЙУШ ВЕЪ НЕОС? " фБЛ? йМЙ ТПЧОП ОБПВПТПФ?

лБЦДБС ЗМБЧЛБ ОБЮЙОБЕФУС У ЬРЙЗТБЖБ.

ьРЙЗТБЖЩ ЧЩВТБОЩ ЙЪ МАВЙНЩИ цЕОЕК БЧФПТПЧ Й ЛОЙЗ, ЙЪ ФПЗП, ЮФП ПОБ ГЙФЙТПЧБМБ Ч РЙУШНБИ, ДОЕЧОЙЛБИ: фПТОФПО хБКМДЕТ , нПОФЕОШ , тЙМШЛЕ , бЛУЕМШ уБОДБНХУЕ, вТПДУЛЙК , гЧЕФБЕЧБ ...

зДЕ-ФП Л УЕТЕДЙОЕ ЛОЙЗЙ ОБЮЙОБЕФ ОБТБУФБФШ ОЕДПХНЕОЙЕ Й ДБЦЕ ТБЪДТБЦЕОЙЕ: ЛБЛ УНЕЕФ МЙФЕТБФХТБ РТПФСЗЙЧБФШ УЧПЙ ТХЛЙ Л фблпнх, ЛПЗДБ ЬФП ОЕ ЬЛЪЙУФЕОГЙБМШОЩЕ НЩУМЙФЕМШОЩЕ РПЙУЛЙ, Б ХОЙЛБМШОБС ХИПДСЭБС ЦЙЪОШ! чЙДЙФУС Ч ЬФПН Й ЛБЛБС-ФП ОЕЧЕТПСФОБС МПЦШ, РПДНЕОБ. оЕ НПЦЕФ ВЩФШ, ОЕ ЧЕТА, ЮФП ЧЕМЙЛЙЕ ОБУФПМШЛП ЧЕМЙЛЙ.

дБ, УФТПЮЛЙ У ЛТПЧША ХВЙЧБАФ . фБЛ МАВЙНЩЕ цЕОЕК гЧЕФБЕЧБ, тЙМШЛЕ, ДБ Й вТПДУЛЙК ХЦЕ ТБУРМБФЙМЙУШ - Ч ФПН УНЩУМЕ, ЮФП РЕТЕЫБЗОХМЙ ЬФХ ЮЕТФХ. гЧЕФБЕЧБ - ОЕ ДПЦДБЧЫЙУШ; тЙМШЛЕ - УЗПТЕЧ ПФ ФПК ЦЕ УБНПК ВПМЕЪОЙ - МЕКЛЕНЙЙ; вТПДУЛЙК - ПФ ТБЪТЩЧБ УЕТДГБ, ПУФБЧЙЧ НБМЕОШЛХА ДПЮШ. оП Й ЬФП ДП ЛПОГБ ОЕ ХВЕЦДБЕФ.

дБЦЕ УБНЩК УФТБУФОЩК ЮЙФБФЕМШ, ОЕ НЩУМСЭЙК УЕВС ЧОЕ ЛОЙЗ, Ч ЛМАЮЕЧЩЕ НПНЕОФЩ ЦЙЪОЙ ОЕ НПЦЕФ ОЕ ХУПНОЙФШУС, ОЕ ПФРБУФШ ПФ МЙФЕТБФХТЩ, ПО УЛМПОЕО ОБРМЕЧБФШ ОБ РТЕУМПЧХФПЕ ТБЪДЕМЕОЙЕ БЧФПТБ Й ЕЗП МЙЮОПУФЙ Й ОЕ ЗПФПЧ ЧЗМСДЕФШУС РТЙУФБМШОЕЕ Ч ЮЕМПЧЕЮЕУЛЙК ПВТБЪ РЙЫХЭЕЗП.

еУФШ МЙ НЕУФП МЙФЕТБФХТЕ ОБ ЗТБОЙ ЦЙЪОЙ Й УНЕТФЙ? ъБЮЕН ЬФЙН ДЧХН НХДТЩН ЦЕОЭЙОБН, НБФЕТЙ Й ДПЮЕТЙ, ЪБЮЕН ЙН ГЙФБФЩ Ч ЙИ МАВЧЙ Х УБНПЗП ЛТБС? уБНП РТЙУХФУФЧЙЕ ЮХЦПЗП, ЧФПТЦЕОЙЕ ОЕРТСНПК ТЕЮЙ, МАВБС МЙФЕТБФХТОПУФШ, ЛБЪБМПУШ ВЩ, ДПМЦОБ ВЩФШ ПФЧЕТЗОХФБ У РПТПЗБ. у УБЧПОБТПМПЧУЛПК УФТБУФША ИПЮЕФУС ОБВТПУЙФШУС Й ПФНЕУФЙ МЙФЕТБФХТХ...

ч ЛПОГЕ ПРЙУБО РПУМЕДОЙК ДЕОШ ЦЙЪОЙ цЕОЙ. лБЛБС ХЦ ФБН МЙФЕТБФХТБ... рПДТПВОП, ДПЛХНЕОФБМШОП, ЗМХВПЛП. б ДБМШЫЕ - РПЮФЙ ЙУЮЕЪБЕФ БЧФПТУЛБС ТЕЮШ - ФПМШЛП "УФЙИПЧ ЪБХРПЛПКОЩК МПН ": тЙМШЛЕ, гЧЕФБЕЧБ, нЙТЛЙОБ, ГЙФБФЩ ЙЪ ДОЕЧОЙЛПЧ оБЗЙВЙОБ. ч РТЙМПЦЕОЙЙ УФЙИЙ р.зТЙОВЕТЗБ (УПБЧФПТБ ЛОЙЗЙ Й цЕОЙОПЗП ДТХЗБ), РПУЧСЭЕООЩЕ ЕК -РТЙ ЦЙЪОЙ Й РПУМЕ ЕЕ УНЕТФЙ.

й ЛПЗДБ, ОБЛПОЕГ, У ЛПНЛПН Ч ЗПТМЕ РТПЗМБФЩЧБЕЫШ ЬФПФ ЛПНПЛ ГЙФБФ, РТЙИПДЙФ ОПЧПЕ ДЩИБОЙЕ... цЕОС УНПЗМБ УЧЕТЫЙФШ ВПМШЫЕЕ, ЮЕН МАВПК ЙЪ РТПЮЙФБООЩИ ЕА БЧФПТПЧ, - ПОБ ЧПРМПФЙМБ УЕВС Ч УБНПК УЧПЕК ЦЙЪОЙ, Б ОЕ ОБ ВХНБЗЕ. оП БЧФПТЩ ЛОЙЗЙ РТПДПМЦБАФ РПЙУЛ, ЧДЩИБС ОЕРПЧФПТЙНПЕ Ч ХЦЕ ОБРЙУБООПЕ, РТПГЕЦЙЧБС ЛБЦДПЕ УМПЧП ЮЕТЕЪ РТПЦЙФЩК ЙНЙ ПРЩФ.

фБЛ МАВПЧШ, ЛПФПТБС ЕУФШ Й РТЕВХДЕФ, ЧИПДЙФ Ч ЛБЦДПЕ УМПЧП, Ч ЛБЦДХА ГЙФБФХ. жБЛФ ЦЕ ОБРЙУБОЙС ФБЛПК ЛОЙЗЙ, РПНЙНП ЧУЕЗП ПУФБМШОПЗП, УФБОПЧЙФУС ЕЭЕ Й ПРТБЧДБОЙЕН МЙФЕТБФХТЩ sub specie aeternitatis. й ЧДТХЗ ПЫЕМПНМСАЭЕ РП-ОПЧПНХ Ч ЗПМПЧЕ РТПЪЧХЮБФ УМПЧБ вТПДУЛПЗП ЙЪ оПВЕМЕЧУЛПК МЕЛГЙЙ:

"оЕЪБЧЙУЙНП ПФ ФПЗП, СЧМСЕФУС ЮЕМПЧЕЛ РЙУБФЕМЕН ЙМЙ ЮЙФБФЕМЕН, ЪБДБЮБ ЕЗП УПУФПЙФ Ч ФПН, ЮФПВ РТПЦЙФШ УЧПА УПВУФЧЕООХА, Б ОЕ ОБЧСЪБООХА ЙМЙ РТЕДРЙУБООХА ЙЪЧОЕ, ДБЦЕ УБНЩН ВМБЗПТПДОЩН ПВТБЪПН ЧЩЗМСДСЭХА ЦЙЪОШ ..."

оЕЪБЧЙУЙНП ПФ ФПЗП... юФП ЬФП, ЛБЛ ОЕ ПЛПОЮБФЕМШОПЕ ТБЧЕОУФЧП ОБРЙУБЧЫЕЗП Й ЮЙФБАЭЕЗП, БЛФ УП-ФЧПТЮЕУФЧБ ОБ ЗТБОЙ ВЩФЙС Й ОБ РПТПЗЕ ЦЙЪОЙ ЧЕЮОПК? еУМЙ МЙФЕТБФХТБ ОХЦОБ Ч фблпн, ЪОБЮЙФ УМПЧБ ДЕКУФЧЙФЕМШОП ЙНЕАФ УНЩУМ, ЪОБЮЙФ ЬФП ВПМШЫЕ, ЮЕН МЙФЕТБФХТБ, Б ФЕН УБНЩН - УХЭЕУФЧПЧБОЙЕ МЙФЕТ ПРТБЧДБОП ХЦЕ ФЕН, ЮФП Ч ОЙИ 27-МЕФОЕК ФБМБОФМЙЧПК, РТЕЛТБУОПК Й ВЕУУФТБЫОПК ДЕЧПЮЛЕ УХЦДЕОП ВЩМП ОБКФЙ УЧПЕ РПУНЕТФОПЕ ЧПРМПЭЕОЙЕ ДМС ФЕИ, ЛФП ЕЕ ОЕ ЪОБМ.

нЩ ВПЙНУС ЮЙФБФШ ЬФХ ЛОЙЗХ? дБ.

оП ПОБ ОБН ОЕПВИПДЙНБ. оЕ ФПМШЛП РПФПНХ, ЮФП ОБН ЧУЕН, ОЕ ЙНЕЧЫЙН УЮБУФШЕ ЪОБФШ цЕОА МЙЮОП, ОХЦОБ цЕОС. оП Й РПФПНХ, ЮФП цЕОЕ ОХЦОЩ НЩ. жЕОПНЕО ЬФПК ЛОЙЗЙ УТПДОЙ "РЙУШНБН УЮБУФШС", ЛПФПТЩНЙ НЩ ВБМПЧБМЙУШ Ч ДЕФУФЧЕ, ОП ФПМШЛП ФХФ ЧУЕ ХЦЕ ЧУЕТШЕЪ. ъБ ЬФХ ЛОЙЗХ ЪБРМБЮЕОП ЦЙЪОША. рТПЮФЙ Й РЕТЕДБК ДБМШЫЕ .

лБЦДЩК ОПЧЩК ЮЙФБФЕМШ РТПЦЙЧБЕФ ЬФХ ЪБРЕЮБФМЕООХА ЦЙЪОШ ЪБОПЧП Ч УЕВЕ, Й ФЕН УБНЩН - ДМЙФ ЕЕ РПУНЕТФОПЕ РТЙУХФУФЧЙЕ ЪДЕУШ Й УЕКЮБУ.

й Ч ЪБЛМАЮЕОЙЕ ФТЙ БДТЕУБ. ьФП ТСДПН У ОБНЙ, РП УПУЕДУФЧХ:

Этой талантливой и красивой девушке врачи помочь не смогли. Она умерла от лейкоза в 1999 году. Ей было всего 27 лет. Ее друг программист из Петербурга Павел Гринберг в память о близком человеке создал благотворительный фонд «АдВита» (в переводе с латыни - «ради жизни»). Так личная трагедия обернулась спасением для сотен детей и взрослых, которым фонд уже помог, и для тех, кому продолжает помогать.

ФОТО предоставлено фондом «АдВита»" class="article-img">

Судьба Евгении Кантонистовой теперь воплотилась и в видеопроекте.
ФОТО предоставлено фондом «АдВита»

В этом году фонду «АдВита» исполнится 15 лет. В преддверии этой даты его руководители решили вспомнить историю Жени Кантонистовой, написанную ее мамой. Книга воспоминаний о дочери «Все так умирают?» вышла в 2001 году. В нее включены выдержки из дневников и писем Жени, ее фотографии и рисунки.

Как говорят врачи, сколько не считай процент успеха, кто-то неизменно остается «за скобками». В любой области медицины, и в онкологии особенно. Смерть от рака мучительна, а страдания родителей, на чьих глазах погибает ребенок, - безмерны. На форзаце книги во вступительном слове сказано: «Это - памятник моей родной Женечке, погибшей от лейкемии в 27 лет». Действительно, памятник - не только ушедшему ребенку, но и материнской любви. Документальная история совместного проживания беды.

Женечка Кантонистова была умной и доброй. Как вспоминает ее мама: «В юности Женечка полюбила Гамсуна, Набокова, Бродского, Довлатова, Сашу Соколова, Гессе, Томаса Манна, Фолкнера, Зингера, Кортасара, Борхеса».

Окончила социологический факультет МГУ, поступила в аспирантуру.

Потом нашла интересную работу. По результатам собеседования ее взяли в Агентство международного развития США специалистом проекта неправительственных организаций. А в 25 лет - новый виток карьерного роста. Женечка, пройдя многоступенчатый конкурс, одной из первых российских граждан получила приглашение на работу в Совет Европы в департамент политических дел специалистом по внешним связям.

Казалось, что жизнь улыбается. Женя строила планы на будущее. Но, увы. Состояться им было не суждено.

Прежде чем поехать в Братиславу на заседание Ассамблеи ООН, где должен был состояться ее доклад, девушка заехала в Москву показаться врачу. Ничего страшного - небольшое недомогание. Так во всяком случае ей казалось. Но диагноз был страшен - острая лейкемия. Рак крови.

Первая реакция - шок, оцепенение, ужас. А вслед за ней два года таких страданий, о которых невозможно читать без слез. Химиотерапии, пункции, кома...

Страшные душевные муки испытывает и любящая мать, которая готова была отдать за дочь собственную жизнь. Она даже молила о смерти, лишь бы быть рядом со своей девочкой.

Как говорят психологи, родители больного раком ребенка, тоже проходят все девять кругов ада. Сначала многие воспринимают диагноз как дурной сон. Потом молятся: «Боженька, я сделаю все, только сделай так, чтобы этот диагноз был неправдой». А потом находят силы, чтобы вступить в борьбу за жизнь близкого человека.

Друзья тоже не остаются в стороне. Павел Гринберг, пытаясь помочь подруге, обратился за консультацией в клинику трансплантации костного мозга СПбГМУ им. Павлова. Там он познакомился с уникальными специалистами - гематологом профессором Людмилой Зубаровской и Борисом Афанасьевым (ныне директор НИИ им. Р. М. Горбачевой).

Спасти Женю врачи, увы, не смогли - не удалось найти полностью совместимого донора в международном регистре, а эффективность трансплантации костного мозга от родителей, которую Жене предлагали как последний шанс, в 1999 году не превышала 5% (это сейчас она достигает как минимум 50%).

Но из совместных усилий Павла Гринберга и петербургских врачей 1 апреля 2002 года родился фонд «АдВита».

Начало было трудным. По словам Павла Гринберга, сначала сделали сайт, в первый год его посещаемость составляла около 300 человек в день. Сейчас - порядка 2,5 тысячи. Жертвователей было мало. В те годы благотворительность была не в чести. Денег собирали немного. Правда, и количество пересадок костного мозга можно было по пальцам пересчитать.

Постепенно фонд обрастал волонтерами, сподвижниками. Выросло количество подопечных, увеличились сборы, была создана собственная донорская служба, заключены договоры с поставщиками лекарств со специальными льготными ценами. «АдВита» первой стала выпускать открытки по рисункам подопечных, устраивать благотворительные концерты.

И сегодня фонд - это около четырехсот подопечных, пять штатных сотрудников, две с половиной тысячи доноров крови и более полутораста волонтеров.

В честь своего 15-летия фонд совместно с компанией «Киноаренда» создал видеопроект «Книга о Женечке», в рамках которого известные актрисы, среди которых Ксения Раппопорт, Ирина Рахманова, Анна Михалкова, Виктория Толстоганова, Юлия Пересильд и Алиса Гребенщикова, а также музыканты, писатели и общественные деятели, зачитывают отрывки из книги Натальи Кантонистовой. Видеофрагменты публикуются раз в неделю на страницах фонда в социальных сетях.

Требуется помощь

«Тебе хоть одна скучная книжка попадалась?» - как-то раз спросила Егора Гулева мама. Он уверенно ответил: «Все интересные!». Просто ему всегда нравилось читать и учиться. Легче всего давались русский и английский языки, тяжелее всего - геометрия. Но когда в расписании появилась физика, он с удовольствием занялся новым предметом, посмотрел множество видеоуроков. Разбираться во всем пришлось самому: ходить в школу Егор тогда уже не мог.

Сейчас Егору Гулеву 16 лет, заболел мальчик незадолго до своего 14-го дня рождения: начались боли в животе, на коже появилась сыпь. Сделав пункцию костного мозга, врачи детской городской больницы № 1 поставили диагноз «острый миелобластный лейкоз» и стали готовить Егора к пересадке костного мозга, которая должна была спасти ему жизнь. Но болезнь и пять курсов химиотерапии ослабили иммунитет, и у Егора началась грибковая пневмония. Трансплантацию пришлось отложить.

Долгие месяцы он провел в закрытых больничных боксах НИИ имени Р. М. Горбачевой. Учился в прямом смысле слова через двери - ни учителей, ни одноклассников к нему в палату не пускали. В свободное от занятий время Егор читал, делал модели кораблей и собирал пазлы. Мама Егора Елена говорит: «Пазлами у нас вся семья увлекается: они у нас как семечки. Сядем все вместе и собираем, всем друзьям дарим, вешаем на стены. Даже в детской городской больнице две наши большие картины висят». Елене пришлось оставить работу парикмахера, чтобы ухаживать за сыном. Отец мальчика, тракторист, остался единственным кормильцем в семье.

Когда грибковую пневмонию удалось победить, врачи объявили, что донор костного мозга найден. Совпадение стопроцентное. Молодой человек, 24 года, Германия. Вот пока и все, что Егор знает о своем спасителе. Судя по соотношению роста и веса, донор такой же комплекции, как и Егор, - высокий и худой.

Трансплантация прошла успешно 1 октября 2016 года, но восстановление после такой операции дело непростое. Егору предстоит еще долго принимать лекарства - иммуносупрессивные препараты, препятствующие отторжению трансплантата, противогрибковые, противовирусные, антибиотики - и наблюдаться у врачей. Но он не унывает, а радуется, что его наконец отпустили домой.

К Егору каждый день приходят учителя, он с интересом делает уроки. Корпит над учебниками даже в отделении дневного стационара НИИ Горбачевой, куда ему нужно приходить раз в неделю. После пересадки костного мозга прошло уже больше ста дней. Егор чувствует себя хорошо, только лейкоциты пока понижены.

Бывать в людных местах мальчику еще нельзя, и даже гуляет он обычно по вечерам, когда на улице не так много прохожих. Зато Егор каждый день болтает по телефону с лучшими друзьями и двоюродной сестрой Ксюшей. А вот рыбалкой и лесными прогулками мальчик увлечен меньше, чем его родители. Мама Егора Елена говорит: «Мы грибники и ягодники, лесовики. Но Егору все-таки больше нравится проводить время с книгой или компьютером».

Чем помочь:

Мальчик длительное время должен принимать противогрибковый препарат «Вифенд». Риску заразиться грибковым сепсисом подвергаются все пациенты со сниженным иммунитетом, но для Егора он особый, ведь однажды такая инфекция у него уже была диагностирована. Ежемесячно требуется 4 упаковки лекарства общей стоимостью 98 000 рублей.

Я для сестренки на все согласна!

Яне Журба 17 лет. Уже давно она мечтает стать парикмахером-стилистом, ведь еще в детстве умело заплетала себе волосы - делала и «колосок», и французскую косу. Мастерски укладывала локоны младшей сестре Насте. Потом к ней стали обращаться знакомые девочки, однажды даже свадебную прическу заказали. Постепенно хобби стало превращаться в любимую работу, ради которой можно встать в самый ранний час, и это не будет в тягость.

У самой Яны были густые и вьющиеся волосы по пояс. Но врачи сказали, что их нужно подстричь. Причем самым радикальным образом - под машинку. «Для нас это был шок. Мне кажется, даже узнав свой диагноз, Яна опечалилась меньше», - рассказывает мама девочки Оксана. У нее в юности тоже были косы по пояс, и она прекрасно понимает чувства дочери.

Беда случилась прошлой весной. Во время школьной медкомиссии врачи заметили, что у Яны сильно понижен уровень тромбоцитов. Местные врачи (Яна живет в селе Леваши Червишевского муниципального образования Тюменской области) разобраться в проблеме не смогли, направили девочку в Тюмень. В середине осени прозвучал диагноз: «идиопатическая апластическая анемия». Нужна пересадка костного мозга.

Первый кандидат на роль донора - младшая сестра Яны Настя. К счастью, оказалось, что девочки подходят друг другу на 99,99 процента, практически идеально!

«Насте еще только 14 лет. Она молодец, волевой человек. Узнав, что может стать донором, Настя сказала: «Я для сестренки на все согласна!». А потом узнала, что у нее возьмут костный мозг, и удивилась: «Как же я без мозга буду ходить?». Но ей все тут же подробно объяснили», - улыбается Оксана.

Под общим наркозом девочке сделали прокол тазовой кости и взяли небольшое количество костного мозга хирургической иглой. В тот же день она смогла покинуть клинику НИИ им. Р. М. Горбачевой, где проводилась пересадка. А Яне придется еще долго оставаться в больнице под наблюдением врачей.

Маме очень хочется, чтобы дочь поскорее поправилась и они могли вернуться домой, к привычной жизни. «Мы простая семья: я работаю в больнице, муж - в дорожной службе, - рассказывает Оксана. - Живем не бедно и не богато. Село у нас небольшое, но хорошее - у нас и речка протекает, и лес рядом. Мы там ягоды собираем, грибы».

Яне тоже как можно скорее хочется вернуться к любимому занятию - делать прически. «Она многое умеет, но многому еще только предстоит научиться. Перед тем как лечь в больницу, она заявила: «Я знаю, что там буду делать - девчонкам волосы заплетать!». Но какие в отделении онкогематологии косы?..» - говорит Оксана.

Доктора настроены оптимистично, считают, что Яна - идеальный пациент: никогда не болела инфекционными заболеваниями, ей никогда раньше не делали переливания крови, болезнь обнаружили на самой ранней стадии. Организм очень чистый, и он за себя борется. Это значит, пересадка костного мозга дает большую надежду на то, что все будет хорошо.

Чем помочь:

Пока костный мозг не прижился, у пациента практически нет иммунитета. Непоправимое может случиться из-за любой инфекции. Одни из самых опасных - грибковые. Для защиты от них Яне нужен дорогой препарат «Кансидас», 21 флакон (это три недели терапии) стоит 305 907 рублей.

Гуманитарий на все сто

Приехав в Петербург из родного Томска, Катя Кушманова первым же делом отправилась по книжным магазинам - выбирать книжки и карандаши для рисования. Рисует она не только на бумаге, но и на графическом планшете - в основном вымышленных персонажей, для которых потом вместе с друзьями в социальных сетях придумывает сюжеты.

Катя Кушманова - стопроцентный гуманитарий: с удовольствием читает, учит иностранные языки, пишет рассказы. Было время - увлекалась музыкой, подолгу сидела за фортепиано, но теперь все больше рисует. Учится на одни пятерки. Сейчас она в 9-м классе академического лицея. Девочка уже знает, какие экзамены будет сдавать - это литература и английский, ее любимые предметы. Осталось определиться с профессией. Скорее всего, она будет выбирать между журналистикой и юриспруденцией. Несмотря на нежный возраст - 15 лет, - Катя при необходимости умеет проявить твердость, ясно и логически мыслит.

«Катя не по годам взрослый человек, сформировавшаяся личность. Она даже взрослее, чем хотелось бы, - говорит мама девочки Анна. - Самостоятельность стала проявлять еще класса с третьего. Не каждый взрослый может создать для себя удобный график и соблюдать его, а ей это удается. Она очень ответственная, у нее все по полочкам. Даже сейчас, когда болеет, старается со всеми трудностями справляться сама, не хочет, чтобы я ей лишний раз помогала».

В конце ноября прошлого года во время планового медосмотра врачи поняли, что с Катиным организмом что-то не так. Дальнейшие обследования показали, что у девочки серьезное заболевание - идиопатическая апластическая анемия. Современная медицина затрудняется дать однозначный ответ, почему у человека, который никогда не испытывал особых проблем со здоровьем, костный мозг вдруг будто выключается и перестает производить клетки крови. Зато точно известен способ, позволяющий справиться с недугом, это пересадка костного мозга. Именно за этим Катя, ее младшая сестра Даша и мама девочек приехали в Петербург. Пересадку было решено провести в НИИ им. Р. М. Горбачевой. Донором для Кати стала родная сестра, десятилетняя Даша.

Несмотря на ощутимую разницу в возрасте, девочки очень привязаны друг к другу. «Катя помогает Даше с уроками, играет с сестрой, - рассказывает Анна. - Болезнь еще больше их сблизила. Даша сразу решилась стать Катиным донором, когда узнала, что это необходимо, даже не спросила, как все это будет происходить. Когда врач ей все объяснил и она вышла из кабинета, то долго плакала. Я думала, что ей стало страшно, но, как выяснилось, плакала Даша из-за Кати... Она очень переживает за сестру».

Теперь операция позади. Даша возвращается в Томск и пока будет жить у бабушки, а Катя вместе с мамой остается под наблюдением врачей. «Сейчас Кате тяжело - идет приживление трансплантата. Каждый день - новые проблемы, новые лекарства. Катю постоянно тошнит, она не может ни есть, ни пить. Нам еще предстоит многое пережить, пока донорский костный мозг приживается», - говорит Анна.

Чем помочь:

Кате необходима терапия препаратом «Кансидас» (21 флакон общей стоимостью 305 907 рублей), который предотвратит развитие опасной для жизни грибковой инфекции, угрожающей всем пациентам со сниженным иммунитетом. Анна работает воспитателем в детском саду, с отцом девочек она в разводе. Когда пришлось ехать в Петербург, близкие люди помогли материально, но этих средств не хватает, чтобы оплатить дорогие лекарства.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в наших группах

«Мы не бедные, мы богатые, у нас есть крепость духа и смирение, и мы можем их растить».

«Несмотря на мой продолжительный и мучительный мыслительный процесс, главный вопрос остался непонятым: по большому счету, свобода есть?? Больше импонирует полный фатализм, но сомнения возникают все регулярней…»

Женечка одаривала безоглядно, имея к тому призвание, отдавала больше чем брала, и истаяла, отдала себя всю. Ибо уходит первым тот, кто умеет отдавать.

Женечка еще хворает, томится, скучает. «Помечтай о чем-нибудь», – прошу я.

«О чем? Все сбылось», – откликается Женечка.

«Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не мучай меня, что же тебе все мало».

Если я пыталась возражать, ведь он (она) тебя любит, ответ был: «О любви должен судить тот, кому она адресована».

«Я не боюсь смерти, я боюсь страданий. И если выпало умирать, то я буду развиваться там».

«Больше никаких больниц, я не хочу быть меньше, чем я есть. Я не хочу терять последнее, что у меня осталось – собственное достоинство».

Мы признались друг другу, что думаем одинаково: даже лучше переболеть столь тяжко и выздороветь, и жить, ценя всякие маленькие нежные прикосновения жизни.

А Женечка уговаривала меня: «Не переживай, не расстраивайся так, мама, мне не было хорошо на свободе». И одновременно мечтала об этой свободе: «Наконец-то я знаю, что с собой делать».

«Какая я счастливая. Дождь, музыка, печенье и ты рядом!» Мне мечталось видеть Женечку счастливой, вот такое нам выпало счастье.

После выхода из комы Женечка порой недоумевала: как же так, ее, Женечки, не было здесь, на земле, а жизнь шла как шла, и люди жили, как ни в чем не бывало.

Такая борьба за жизнь, за которую приходится платить собственным унижением, стала казаться Женечке мелкой, недостойной, созрела готовность отдаться судьбе.

Как говаривала Женечка: «Никто не уважает, не ценит мои муки, страдания, боль. Каждый день я живу как последний».

Порой Женечка отталкивала мысль о болезни. Нет, Женечка здорова, а эти неопровержимые муки, они не знак болезни, они какой-то другой природы. Думается, это означало, что Женечка чувствовала сохранным свое глубинное «я», болезнь его не затронула, разве что обогатила.

При оформлении книги использованы рисунки Жени Кантонистовой и фотографии из архива автора

Они будут ждать. Кажется, многие.

Почему меня? Кто я такая? Почему я в этом уверена? Почему я хочу этого? Для чего это мне нужно? – не знаю. Но знаю, что хочу быть лучше, любить сильнее. Сейчас, кажется, это главное. Главное – путь к местами едва начертанным, местами ярко обведенным идеалам. Надеюсь, что приблизительно понимаю свое назначение.

Быть лучше – это относится ко всему. Любить сильнее – это Его и Мое.

Быть лучше: стараться понимать окружающее в более близких мне проявлениях его сути и любить за это близкое. (И вот уже опять тебе ничего не хочется. Тогда надо заставлять себя.)

А надо ли?

Женечка, 10.02.1988

Памяти Женечки Кантонистовой

Это не беллетристика, не литература. Это документ прекрасной человеческой судьбы. Или, быть может, крик. Крик боли, вопль. Сплошная, на протяжении более чем двухсот страниц взрывная волна боли, любви, отчаяния. Это книга о самых трагических и серьезных проблемах, которые рано или поздно возникают в жизни каждого.

Почему она ошеломила столь многих? Людей бывалых, видавших виды, глядевших в глаза смерти не раз и в упор – смерти не обычной, венчающей долгую, насыщенную жизнь, смерти детской, которую невозможно принять и оправдать. Ничем, никакими доводами и убеждениями. Даже верой. И реакция на эту книгу у всех одна – оторопь, шок. Цветаева бы сказала: ожог. Ожог боли. И вместе с тем вся книга – сплошной знак вопроса. Недаром он вынесен в заглавие. В чем же этот вопрос?

Живет в Москве девочка. С фотографии на нас глядит красивое лицо – не столько обаятельное и кокетливое, сколько одухотворенное. Почему-то особенно хороша Женя с короткой стрижкой, с полуоткрытым ртом и открытой точеной шеей (август 1998 года). Во всем облике сквозит гармония и чистота. Пролистываю одну страницу и смотрю, как с обрыва в пропасть – пропасть боли и муки. Самая значительная фотография, та же, что и на обложке, – после выхода из комы. Лицо-маска из греческой трагедии с отрешенной, нездешней улыбкой. Аллегория страдания.

Девочке дано очень многое, все то, что в привычном понимании составляет счастье: мать, любившая ее невероятной, даже чрезмерной любовью, обожавшая ее всегда – с первого до последнего вздоха, одарявшая неизменной заботой, вниманием, уважением.

О родительской любви стоит сказать особо. Все мы любим и даже очень любим своих детей. Отдаем им свое время, тревожимся, переживаем за них. Терпим их причуды, несправедливости, грубости, повальный эгоизм. И прощаем. Неустанно прощаем им все. Тут нет особой доблести, хотя подчас это нелегко. Но очень редко встретишь такой силы родительскую любовь, какая проступает сквозь жгучие строки этой книги. Я, по правде сказать, и не встречала. Любовь, граничащая с благоговением, которое мы способны испытывать лишь в отдельные минуты (чаще всего в юности) по отношению к очень значительным людям. Но и девочка эта особая – достойная восхищения и обожания.

А между тем как часто в семье люди словно специально созданы для того, чтобы мучить и терзать друг друга: дети – родителей, родители – детей, муж – жену и наоборот, а чаще всего – взаимно.

Но перед нами совсем другой вид отношений: девушка в двадцать пять лет помогает родителям. А мать просит у дочери прощения, мать, которая сделала для нее больше, чем могла, больше, чем во власти человека. На форзаце, во вступительном слове сказано: «Это – памятник моей родной Женечке, погибшей от лейкемии в 27 лет». Действительно, памятник – не только ушедшему ребенку, но и материнской любви.

Способности даны девочке тоже выше средних. Прекрасное образование, социологический факультет МГУ, блистательный профессор-руководитель, диплом, аспирантура, головокружительная карьера. В двадцать пять лет Женя получает приглашение на работу в Совет Европы. Какой стремительный разбег! И столь же внезапная остановка. Недомогание и страшный диагноз – острая лейкемия, рак крови. Говорят, удар судьбы. Удар наотмашь, сбивающий с ног, опрокидывающий наземь. А вслед за ним – два года таких страданий, о которых невозможно читать без слез.

Девочка незаурядна во многом. Ей свойственны безоглядная щедрость и умение отдавать. Очень рано проявляется ее пугающая зрелость. «В юности Женечка полюбила Гамсуна, Набокова, Бродского, Довлатова, Сашу Соколова, Гессе, Томаса Манна, Фолкнера, Зингера, Кортасара, Борхеса».

Но самое, пожалуй, прекрасное в Женечке – редкое терпение и мужество во время болезни. Откуда они у совсем еще молодой девушки – барышни, как сказали бы в прошлом, теперь уже позапрошлом веке?

Мне кажется, что такие девочки встречаются ныне только в России, где только и возможна духовная и интеллектуальная жизнь такой интенсивности. Только здесь еще существует такая глубинная, подлинная причастность поэзии, литературе, живописи, такая громадная жажда знания и созидания.

А еще Женя наделена несомненным даром слова, ей дана лапидарность и художественность характеристик и определений: «Диагноз – гарантия обретения смысла, он заключается в ценности каждого мгновения» (из тезисов для конференции, посвященной времени). Может быть, это и есть один из основных уроков книги: «Неужели для того, чтобы полюбить город, надо из него уехать, чтобы начать дорожить жизнью, надо ее почти потерять, чтобы зауважать работу – получить на несколько месяцев отпуск, чтобы оценить природу – годами жить в городе…»

Ценность каждого мгновения жизни перед лицом смерти еще сильнее обнаруживает непрочность и эфемерность всякого земного благополучия. И какими мелкими кажутся в этом свете наши смехотворные амбиции, репутации, борьба самолюбий, тщеславие – вся эта шелуха и пустота нашей жизни.

Женечка уезжает на работу в Страсбург. Кто из нас не мечтал бы о таком? Однако «какое нечеловеческое одиночество поджидало тут Женечку, всегда грезившую свободой и одиночеством и всегда изнемогавшую под их тяжестью… Одиночество велико и многогранно, оно может вырастить тебя, а может и погубить, все в нем: растворение, приобщение к миру и себе, к своей глубине, отчуждение и разрыв с миром». А через несколько месяцев на нее обрушится страшная болезнь.

Последние два года ее жизни иначе как подвигом не назовешь – подвигом преодоления. Об этом невозможно писать в обычной повествовательной манере. Нарастание симптомов подобно уступам ада, медицинские процедуры – словно круги очищения: повторная химиотерапия, многочисленные пункции.

Испытание болезнью, помноженное на одиночество, выковало личность необычайной духовной силы: «в противостоянии болезни, в смертельном риске человек духовно растет и дорастает до самого себя».

В книге звучит немало упреков в адрес врачей, в особенности западных. Врачей, которые не пожалели и не пожелали дать матери надежду на то, что у дочери есть шанс на жизнь. Гастроэнтеролог спокойно бросает совсем еще юной девушке: «Вы все равно умрете». Особенно сильно это ранило там, в Европе, хотя проблема эта столь же остро стоит и здесь, в России.

Для лечащего врача-гематолога больная – лишь статистическая единица. «А как хотелось верить ему, благословлять его, пренебрегать его амбициозностью, враждебностью, уклончивостью…» Но, пожалуй, самый горький и справедливый упрек в адрес врачей состоит в том, что они не сделали всего возможного, не захотели выписать доноров костного мозга, хотя они были, и трансплантация могла спасти жизнь девушки. И в довершении всего они избегали общения с родителями.

Вся книга пронизана, напоена нежностью, иногда обескураживающей, настолько все это лично, для себя и для дочери, не для читательских глаз. Мать мечется, не знает, как унять боль, о чем молиться, она готова просить о смерти, чтобы заглушить боль и быть рядом с дочерью. Об этом невозможно читать и невозможно говорить. Последние два года она буквально пронесла дочь на руках, дважды готова была уйти вместе с ней. Какие нечеловеческие драмы разворачиваются рядом с нами, а как мы живем на их фоне?

Мне хотелось бы поцеловать эти исстрадавшиеся материнские руки и повторить то, что иногда западает в память прочнее и сильнее всего на свете, что написал однажды в сугубо личном письме к жене Мандельштам: «Любимого никто отнять не может». Мне хотелось бы хоть как-то, пусть неумело и выспренно, выразить всеобщее сострадание к обеим героиням. Всех, кому я рассказываю об этой книге и кто рассказал мне о ней. И еще мне хотелось бы написать Реквием. Реквием по всем страдающим и умирающим детям.

Первый, обычный и, в общем-то, здравый вопрос нерелигиозных людей: «Почему страдают и умирают дети? Бог не может допустить страдания невинных и безгрешных».

Наш опыт, вторя самым глубоким богословам, неустанно свидетельствует о том, что между миром и Богом лежит пропасть, что Бог вторгается в этот мир лишь Духом Святым, лишь потоками благодати и проявляется в творчестве и добре. Что тайна зла и страдания лежит в свободе, которую Бог даровал миру, и что доподлинно, реально и явственно существует метафизическое зло, которое мы так часто склонны недооценивать.

В земном плане, на поверхности вещей кажется, что перед этим злом мы бессильны. Мы болеем и умираем так же, как повелось с отпадения. Но между нами и смертью стоит распятый Бог, даже если мы об этом не знаем. Тот, Кто однажды и до конца времен заслонил нас от смерти, взял ее на себя и непреложно обещал воскресение. И только это дает нам силу и мужество выдержать все, что выпадает на нашу долю.

Когда мать переживает такое, ей невозможно жить дальше. А жить надо – из последних сил, скрепя сердце, уповая на грядущую встречу, которая затмит, как солнце, все временные, земные разлуки.

Памяти Жени Кантонистовой

Снова тень выкликаю оттуда,
Где последний повергнется враг,
И мелькает надежда на чудо
Или просто спасения знак.

Собиравшая в детстве камеи,
Что тебе испытать довелось?
Даже словом коснуться не смею
Истонченного нимба волос.

Эти веки рассохлись от соли,
И откуда-то сбоку ползла
Лава ужаса, страха и боли
Из вулкана безликого зла.

И на узеньком этом запястье
Посреди лиловеющих вен
Рвутся узы людского участья,
Ничего не оставив взамен.

Входит Вечность в больничные двери,
И Распятье темнеет в окне,
Упраздняя все споры о вере
И в церковной ограде, и вне.

Снова время больное измерьте
И ловите устами детей
Ослепительный образ бессмертья,
Восстающий из гула Страстей.

От авторов

Женечка Кантонистова родилась 1 июня 1972 года в Москве. В 1989 году закончила школу № 64 (1284) с углубленным изучением английского языка. В том же году поступила на социологический факультет МГУ.

В 1994 году Женечка поступила в очную аспирантуру социологического факультета на своей родной кафедре «История и теория социологии».

Женечку, несомненно, привлекало аналитическое направление в науке. Обладая прекрасной эрудицией и памятью, умением мыслить последовательно и корректно, она из сопоставления различных мнений и подходов извлекала много нового и неожиданного, умела донести свою мысль до читателя во всей полноте и убедительности.

С марта 1994 по февраль 1997 года Женечка работала в Агентстве международного развития США специалистом проекта неправительственных организаций, куда была отобрана по результатам собеседования. Быстрый служебный рост в Агентстве, высокая оценка коллег, благодарственный сертификат, полученный из рук посла США в России – все это свидетельства высокой квалификации Женечки. В октябре-ноябре 1996 года Женечкой была предпринята поездка в США, целью которой явился сбор литературы, недоступной в России, но необходимой для продолжения работы над диссертацией в соответствии с теми высокими стандартами, которые Женечка считала для себя обязательными.

Нежная и хрупкая, прелестная, безоглядно смелая, Женечка всегда брала на себя весь груз ответственности и в личных, и в профессиональных делах, с неизменным мужеством всегда сама принимала важные решения. Со всеми и во всем была абсолютно, несгибаемо честна.

Женечка была гармоничным и поразительно искренним человеком. Все настоящее всегда привлекало ее. Женечка прекрасно разбиралась в искусстве. Как потрясающее личное событие, радующее или ранящее, переживала встречу с красотой – в живописи, музыке, книгах, кино, живой жизни. Умела быть заразительно веселой, удивляя и очаровывая всех своим громким и чудным смехом, и всегда – неотразимо обаятельной. Ее естественность, равно как и чувствительность к жизненным происшествиям, ошеломляла. И скрыть этот дар обаяния и искусство удивлять Женечка была не в силах даже при самом поверхностном общении, как не была способна к равнодушному нейтральному разговору и раскрывалась для внимательных глаз вся, даже спрашивая дорогу у случайного прохожего. Женечка не умела быть нейтральной. И не терпела банальности поведения и выражения. Некоторые люди потрясали ее, и она просто влюблялась в них, другие сразу вызывали протест. Женечка владела изысканной и своеобразной манерой разговора, очень женственной и интеллигентной – из какой-то другой эпохи, в ее рассказах самые непривлекательные персонажи приобретали романтические черты, заимствуя у рассказчика благородство натуры. Многие ее оценки людей и обстоятельств обладают тем удивительным свойством, что настигают людей через многие годы и только тогда вполне осознается их живой смысл. И ты вдруг видишь что-то ее глазами. Женечка обладала искусством выглядеть элегантно, ее живая красота жила вместе с душой и светилась всегда по-разному. Изящество и грация неотступно сопровождали самые обыденные, простые Женечкины поступки, которые благодаря этому выглядели как таинства, а не как затверженные механические действия, и чувство глубокого смысла и прелести происходящего никогда не оставляло близких и любящих ее людей. В 1997 года Женечка, пройдя многоступенчатый конкурс, одна из первых российских граждан, получила приглашение на работу в Совет Европы по предоставленной России квоте. На комиссию в Страсбурге решающее впечатление произвели ее опыт, образование и неподдельная искренность. С марта 1997 года Женечка работает в Департаменте политических дел специалистом по внешним связям. В сентябре 1997 года в Братиславе на заседании Ассамблеи ООН должен был состояться ее доклад в качестве эмиссара Совета Европы с изложением точки зрения Совета на события в Югославии. По дороге Женечка заехала в Москву, где ей был поставлен диагноз «острая лейкемия». Женечка проходила курс лечения в больницах Страсбурга. Два с половиной года болезни она несла на себе страшный груз физических и душевных страданий. Были и боль, и ужас, и «переоценка ценностей», и героическая стойкость. В тесной клетке мук Женечка узнала о жизни и смерти что-то, многим из нас, «свободным», недоступное.

Наталия Кантонистова, Павел Гринберг

Наталия Кантонистова. Плач по Женечке (1972–1999)

Женинька, маленькая, прости меня, прости меня, прости меня.

Доченька, доченька!

Все тебе, все твое!

Эти горы, вдали синеющие, горькие, пылкие, влекомые, влекущие, небо и землю соединяющие.

Твои – водопады, речушки, пруды, прудики, моря, океаны,

лужи, окоемы.

Твои – цветы, рдеющие, лиловеющие, льющие синеву, горделивые, застенчивые, устремленные к солнцу, прячущиеся от

него, влюбленные в жизнь.

Твои – травы, трепещущие на ветру, деревья ветвистые,

деревья круглолицые, нежность рождающие, силы дарующие.

Солнце, звезды, их свет, небо, осиянное их светом, воздух, напоенный их музыкой.

Доченька, Доченька, откройся, прими эти дары. И любовь,

огромней которой нет, прими!

Радуйся!

Так написала я в дни первого нарождающегося ужаса, и листочки, вырванные из блокнота, положила Женечке, лежащей на больничной койке, под подушку. Листочки эти сохранены вместе с единственным письмом, посланным мною Женечке, и возвращены мне за ненадобностью. Адресат их, моя Женечка, моя маленькая, ушла из этого мира.

Где ты теперь, Женечка? Отзовись!

Прости меня, маленькая, прости и за то, что твой уход столь велик для меня, а я для него столь мала, что не могу почувствовать все целиком. Все какие-то фрагменты, осколки, и боль кромешная.

Прости меня, маленькая, наверное, я делаю и говорю что-то не так, я совсем потерянная. Да, мне не хватает бесстрашия, силы духа последовать за тобой, веры в то, что мы где-то там встретимся. Маленькая Женинька, я все думаю о твоих муках: как же безмерны, как чудовищны они были, и все так же не могу понять и, конечно, никогда не пойму, Господи, для чего же они были.

Женинька моя, помнится, не раз я виноватилась в большом и малом, все житейские сложности и все неразрешимое бытийное пытаясь покрыть, разрешить своей виной. А ты, Солнышко мое, противилась, и, должно быть, не только для того, чтобы облегчить мне ношу, а по своему пониманию мироустройства. «Я думаю, в мире есть что-то, помимо твоей вины», – так не раз говорила ты, моя Женинька.

Когда-то, теперь кажется, совсем давно, когда все по нынешним меркам было благополучно, думала я порой о возможности того, что моя маленькая когда-то уйдет, конечно, когда меня уже не будет, и думала как о чем-то мирном и естественном. Ведь Женечка такая необыкновенная, ей дано будет проникнуть в те области и сферы, где нет места страху.

Но мы не успели, и даже моя маленькая, мое солнышко, моя Женинька не успела, хотя и были взлеты: «Мы не бедные, мы богатые, у нас есть крепость духа и смирение, и мы можем их растить».

А вот вырастить их мы, наверное, не успели… Говорю от себя, и полноты знания в том нет, и все же, все же чаще нас с головой накрывали отчаяние и мрак, враждебность и безжалостность мира.

Моя маленькая, моя Женечка, в марте 1997 года уехала из Москвы, из дома, работать в Страсбург, а к сентябрю из отдельных недомоганий сложился страшный диагноз – лейкемия. Диагноз был поставлен четвертого сентября, в районной поликлинике, в Москве, куда Женечка приехала на каникулы. Не мешкая, за Женечкой прислали «Скорую помощь», чтобы отвезти в больницу. Мы тогда, на что-то надеясь, сомневаясь в диагнозе, да просто потеряв голову, ехать отказались и отправились в Гематологический центр РАМН РФ на следующий день сами. Диагноз там подтвердили, и доктор Менделеева посоветовала Женечке лечиться во Франции, коль скоро есть такая возможность. Помню я, неофит в ту пору, подошла к недоброй памяти доктору Грибановой и начала ее расспрашивать о трансплантации костного мозга, полагая, что именно в ней, в этой самой трансплантации, может быть, наше спасение. И бескорыстно-жестокая доктор Грибанова на мои наивные вопросы просто так, безо всякой на то нужды, ответила: «До пересадки мозга надо еще дожить». Еще один удар в солнечное сплетение, а сколько их еще будет. Подобрал меня в тот день доктор Шкловский, вдохнувший веру словами: «С этим диагнозом можно жить и иметь семью». «Жить и иметь семью», – так я себе потом и твердила, так твердила и Женечке.

Седьмого сентября Женечка улетела в Страсбург, и началось ее лечение в Страсбургском госпитале. Нам объяснили, что лечение по плану состоит из трех циклов химиотерапии, а там, Бог даст, с такой-то долей вероятности, Женечка будет здорова. Девятнадцатого ноября 1999 года Женечка умерла.

Я записала, что вспоминалось о двух лютых годах, записала с тем, чтобы как можно дольше быть рядом, не отпускать, держать за руку, гладить по головке, не умея уйти вслед и не умея жить, болтаясь на юру, ни жива ни мертва, и все надеясь собрать силы, обрести бесстрашие и отправиться вслед за Женечкой. Порой обволакивает спасительное чувство: все сон, все снится, это – невозможно, этого не может быть, но ощущение такое слишком скоротечно, не удержишься. Порой, как Женечка, ее же словами молю: «Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не мучай меня, что же тебе все мало». И от себя: «Господи, подари мне смерть, не медли».

Как, почему Женечка оказалась в Страсбурге? Должно быть, то было бегство от тупиковых отношений, переживаемых со свойственной Женечке исступленностью, пронзенностью ими до мозга костей. К тому же жажда независимости, самостоятельности, потребность в самоутверждении. Можно, конечно, все это объединить, обезличить понятием судьбы. Но зачем? Ведь для человека судьба проливается дождями, встает радугами, волнует изломами рек, очертаниями холмов, светоносным струением воздуха, порывами навстречу горю или радости.

Боже, и какое же нечеловеческое одиночество поджидало тут Женечку, всегда грезившую свободой и одиночеством и всегда изнемогающую под их тяжестью, не переставая мечтать о них. Одиночество велико и многогранно, оно может вырастить тебя, а может и погубить, все в нем: растворение, приобщение к миру и себе, к своей глубине; отчуждение и разрыв с миром.

Быть одной – так трудно, непосильно, так бездонно. Быть с людьми – так легко, празднично, и так мучительно: слова, ложь, раздрызг и так чужд ты самому себе. Как не надорваться? Как найти зовущее тебя одиночество, в котором растворение, равновесие с душой мира, равное для тебя, моя Женечка, жизни.

Женечкино самостояние, то, что было стержнем в моей маленькой, подвергалось угрозе размывания, и особые силы были нужны для поддержания своей целостности.

Моя маленькая, мой малыш, мне становится немного трудно так к тебе обращаться, как будто все более явственно вырисовывается для меня твое величие: пройти через годы мук, умирания гордо, отталкивая унижение, отказываясь от помощи, с готовностью пройти через все муки одной, лишь бы сохранить себя, свою суть. Моя маленькая, моя драгоценная, моя святая, я все не могу понять, это непостижимо, мой малыш, разве так могло случиться, разве ты ушла, и мы все так навсегда и будем виноваты перед тобой, и ничем, ничем нельзя искупить свою вину каждому из нас, внесшему свою лепту в твою гибель, не научившему тебя радости, не подарившему тебе ласки, света, нежности, восхищения твоей мудростью, самостоянием, красотой, изысканностью.

Моя любимая, на коленях молю, только принимай мою любовь, мое восхищение, мое обожание, где бы ты ни была, они дойдут до тебя, даже если ты забыла меня… Это страшно, но даже если это так, прими мою любовь, да найдет и согреет она тебя повсюду, моя главная, моя единственная, такая маленькая и такая мужественная.

Да святится имя твое!

* * *

Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
И, полны темноты,
и, полны темноты и покоя,
Мы все вместе стоим
над холодной
блестящей рекою.

Иосиф Бродский

Собираясь еще только на конкурсное собеседование в Страсбург, Женечка ходила в Библиотеку иностранной литературы и меня брала с собой.

Я видела в том незаслуженный подарок, принимала с восхищением и недоумением: «За что мне такое счастье?» То был наш излюбленный маршрут: по бульварам вниз, к Яузе. Рассматривали прекрасные альбомы, среди них с видами Страсбурга. С особым пристрастием вглядывались в страсбургские каналы, в их конфигурацию, их иероглифы; они прельщали, завораживали, манили.

Но Женечкины волосы, почему они так безжизненны, в них нет силы, защиты, их красота куда-то спряталась, почему так согбенна фигурка, так пожухли все краски жизни?

Да, мне впору каяться и в том, что я поддерживала Женечку в ее желании уехать – столь она была несчастлива, столь неприкаянна в Москве, а мне мечталось видеть Женечку счастливой, и не знала я, как помочь, только просила переждать, ибо образуется, изменится что-то. Но не в Женечкиной натуре было ждать, вот этого она в ту пору совсем не умела.

Тут-то и всплыл этот Страсбург, напряжение конкурса, «успех», как в то время называлась поджидавшая нас катастрофа. Женечка как будто была убеждена, что будет принята на работу в Совет Европы, и утверждала, что с первого марта уже начнет работать в Страсбурге. Это при том, что ожидание результатов было невероятно напряженным. Четырнадцатого января 1997 года Женечка с повисшими несчастливо волосами рыдает в кресле, не имея больше сил ждать, не имея сил верить, отказываясь не верить. А на следующий день звонок – приглашение на работу, приглашение в смерть. Что мы почувствовали? Да, наверное, все сразу: и радость, и гордость, и удивление, и растерянность, и горечь разлуки. Мы обмирали, терзались, тщеславились, горевали.

Отмечаем наш «успех» в итальянской пельменной на Тверской, пытаемся найти в себе радость. Пельмени оказываются вкусными, и на том спасибо.

В первый же выходной отправляемся к Центральному дому художников за картинами в новое страсбургское Женечкино жилище. Женечка выбрала мастерски выполненную, многозначительную, холодновато-загадочную яркую даму, которая так и пребывала декоративным пятном в последующих Женечкиных квартирах. Я же споткнулась о неистовую деву, белую на красном фоне, принимающую от голубя весть о спасении. И Господи, как же потом она властвовала над нами, мучила, осеняла, дарила и отнимала надежду. И Женечка уже в последние сроки, читая Библию (так сосредоточенно впервые), вычитала, что голубь принес миртовую ветвь в Ноев ковчег, будучи выпущен вторично, и готовы мы были узреть в том угодный нам смысл.

Из домашней библиотеки Женечка отбирает книги в новый свой дом. Библия, И. Бродский «Стихотворения, проза», И. Бродский «О Цветаевой», А. А. Аверинцев «Риторика и истоки европейской традиции», М. Цветаева – двухтомник, «Небесная арка. Цветаева и Рильке», Р. М. Рильке «Новые стихотворения», О. Мандельштам «Стихотворения, очерки, статьи», X. Кортасар – четырехтомник, X. Борхес «Коллекция», Н. Покровский «Р. У Эмерсон», Н. Покровский «Г. Торо», Н. Покровский «Ранняя американская философия», «Лабиринты одиночества» – сборник статей, под ред. Н. Покровского, Никита Евгениан «Повесть о Дросилле и Харикле», Л. Витгенштейн «Человек и Мыслитель», Л. Витгенштейн «Философские труды», М. Хайдеггер «Введение в метафизику», И. Ильф, Е. Петров – двухтомник, Саша Соколов «Между собакой и волком» и «Палисандрия», «Малоизвестный Довлатов», В. Ерофеев «Страшный суд», М. И. Пыляев «Старая Москва», И. Бунин – двухтомник, Ф. Достоевский «Бесы». Множество словарей и материалы для написания диссертации.

За два дня до отъезда мы гуляем по Кремлю, заходим в соборы, вглядываемся в иконы, то есть Женечка в иконы, а я – в Женечку. Может быть, то было касание святыни, приобщение к тайне красоты, не подвластной времени, поиск благословения. На нас смотрели суровые, беспощадные, не дарящие света лики. Из сегодняшнего дня могу сказать: не было тогда пронизывающего холода и страха, были смелость и стоицизм собравшегося в путь.

Накануне отъезда сидим во французском кафе на площади Маяковского, молча разговариваем. Чувства придавлены камнем. Внезапно прорываются бурными слезами. Мне кажется, мы с Женечкой похоже плачем, а вот смеемся совсем по-разному. Разлука, нас ждет разлука, но не долгая, нет, не долгая – Женечка собирается в скором времени пригласить родителей в Страсбург.

* * *

…но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои способности и всегда имеет особенную и свою, новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов.

Лев Толстой. Война и мир

Девятого сентября Женечка ложится в Страсбургский университетский госпиталь в отделение онкогематологии. Здесь с больными не миндальничают, не церемонятся: в первый же день выкладывают им диагноз и малоутешительный статистический прогноз. Обрушивают на человека, и без того выбитого из колеи, ослабленного недугом, удар предстояния перед смертью. Всякому ли такое под силу? Вы верите в описываемую в книгах «философскую смерть?» Господа врачи, вы знаете таких людей, свободных от ужаса, страха смерти, страха умирания? И себя причисляете к таковым? Что же, у вас будет возможность испытать себя на этом поприще. Всей силой своего страдания желаю успеха, господа, вам, натешившимся зрелищем чужих страданий и смертей и потерявшим представление о смертной муке, о цене человеческой жизни. А коль скоро вы не цените тутошнюю земную жизнь, то и место вам не в больнице, а где-нибудь в святой обители или святом одиночестве. Так ведь нет, все вы – махровые материалисты. Это я вам, доктор Мульвазель, и вам, доктор Курц, не пощадившим, не подарившим надежды людям, доверившимся вам. Для этих врачей человек не имеет права на болезнь, или, если иначе, болеющий не есть человек.